Источник: Ярослав Шимов, для Крым.Реалии
До 24 февраля 2022 года Украины как бы не существовало. Не на карте мира, конечно, а в сознании части экспертов в области истории, политологии и международных отношений – как самостоятельного субъекта социальных и исторических процессов, а не просто территории, на которой веками выясняют свои отношения разного рода могущественные внешние игроки. Российское вторжение изменило многое и в этом смысле, пишет Радио Свобода.
Как полагают некоторые исследователи, понять нынешнюю украинскую трагедию, проанализировать ход длящейся уже почти полгода кровопролитной войны и перспективы ее исхода проще, если поставить ее в контекст антиколониальной борьбы. Хотя сами понятия «колониализм», «империализм», «постколониальная война» мы по привычке отождествляем с краями весьма далекими от Донбасса, Харькова или Херсона – Африкой, Азией, Латинской Америкой.
«Что такое колония? – рассуждает в одной из своих лекций известный историк, автор книги «Внутренняя колонизация» Александр Эткинд. – Я выделяю три элемента колониальной ситуации или колониального правления. Это политическое доминирование, которое связано, конечно, с военной силой и с административной структурой. То есть любая колония начинается с оккупации… Второй элемент – экономическая эксплуатация. И, наконец, третий элемент колониальной ситуации – это культурная дистанция между местным населением и имперской метрополией».
Колониализм – это всегда неравенство прав, навязывание своих взглядов и порядков другим народам
С этой точки зрения и царская Россия, и СССР, конечно, были колониальными империями, хоть и специфическими. Их колонии располагались не за семью морями, как у подданных Филиппа II Испанского или королевы Виктории, а рядом с метрополией, порой даже не имея с ней четких линий разграничения. Суть колониальных отношений, впрочем, практически всегда одна и та же, отмечает этнолог и антрополог, специалист по русской колонизации Центральной Азии Сергей Абашин: «Колониализм есть колониализм, это всегда военное завоевание и управление, неравенство прав, навязывание своих взглядов и порядков другим народам, развитие и эксплуатация региона в пользу метрополии. Но, конечно, у колониализма есть два, что ли, лица: разрушение, убийства, подавление и подчинение, с одной стороны, и строительство, умиротворение, обучение, внедрение новых технологий – с другой. Это две стороны одной медали, надо помнить и говорить о том и другом, о взаимосвязи этих явлений, о потерях и приобретениях, о несправедливости и о новых возможностях».
Несмотря на этот двойной лик колониализма, избавление от него редко проходит безболезненно. Примером тому служит и нынешняя российско-украинская война, считает Мария Мялксоо – ведущий сотрудник Центра военных исследований при факультете политических наук Копенгагенского университета. «Это имперская война в мире национальных государств, что подчеркивается открытым отрицанием руководством России политического суверенитета Украины и права украинцев на существование как независимой нации. Несовместимая логика суверенитета (украинская) и империализма (российская) столкнулись лоб в лоб в этом конфликте», – пишет Мялксоо в недавно опубликованной статье «Постколониальный момент в войне России против Украины» – одной из первых попыток научного анализа украинской войны с точки зрения постколониальной теории. И развивает эту мысль в интервью Радио Свобода.
Это имперская война, что подчеркивается открытым отрицанием руководством России политического суверенитета Украины
– У войны в Украине много разных измерений. Вы делаете акцент на ее определении как войны постколониальной. Почему?
– Я, конечно, не отрицаю и других факторов, приведших к началу этой войны. Если анализировать поведение Кремля, то мы увидим ощущение угрозы статусу России как великой державы, исторический реваншизм и отвращение к украинской демократии. Но во многих отношениях мы можем говорить об этой войне именно как о постколониальной. Для Украины это война отложенной деколонизации, война за окончательную свободу, в то время как со стороны России это попытка реколонизации Украины. Этой цели она пытается добиться методами, в ряде случаев приближающимися к геноциду. Она руководствуется логикой наказания непослушного «младшего брата» старшим. Это та самая логика, о которой в 1946 году писал Джордж Кеннан в своей «длинной телеграмме». В Москве, согласно его выводам, тогда рассматривали страны Центральной и Восточной Европы как лишенные суверенитета в том смысле, в каком суверенитетом обладал СССР. Этот подход сохраняется у нынешней России и распространяется прежде всего на Украину: она должна «принадлежать» либо России, либо Западу. Это колониальный подход, он отказывает Украине в какой-либо субъектности.
– Да, «западные кукловоды», «Зеленский – марионетка»…
– Именно. И этот образ мысли связан с тем, что Россия не определилась: чтó представляет собой она сама, способна ли она существовать в ином формате, нежели имперский. Это находит выражение в таком странном явлении, характерном для российской политики, как имперский национализм – на первый взгляд это звучит как оксюморон. Ну и еще один момент связан с самим восприятием нынешней ситуации в контексте теории и практики международных отношений. На Западе по-прежнему не очень принято распространять логику колониализма и постколониального периода на регион бывшего СССР. О (пост)колониализме говорят в основном применительно к былым заморским империям западных стран. Это отчасти «посмертное» влияние идеологии самого Советского Союза, который в 1960–70-е годы презентовал себя как покровитель антиколониальных движений в Африке и Азии.
– Вы упомянули о комбинации империализма и национализма в риторике и политике Путина. С одной стороны, его действия в отношении Украины можно рассматривать как попытку экспансии или, как вы выразились, реколонизации. С другой – все эти заявления о том, что Украину «изобрел Ленин», фактический отказ от признания украинцев (и белорусов) самостоятельными, отличающимися от русских народами… Кто Путин больше: империалист или националист?
У этого режима нет идеологии. Он берет от всего понемногу, по необходимости
– Я была бы рада найти определение для этого характерного для Путина избирательного подхода к истории и современности, из которых он выбирает только то, что нужно для целей его политики. Но такого термина, похоже, нет. На протяжении всего постсоветского периода России не удалось отделить свою идентичность от возрождающегося империализма. Ведь российское государственное строительство веками было именно строительством империи, а национальным государством Россия обзавестись не успела. Вопрос о том, что представляет собой российская нация, всегда был и остается очень запутанным. Путин годами то «включает», то «выключает» старый, идущий с царских времен нарратив о «триедином» русском народе, в который входят и украинцы с белорусами. Но, на мой взгляд, причина того, почему Путина и его режим трудно вписать в какую-то конкретную идеологическую нишу (тут можно вспомнить недавнюю дискуссию о том, является ли Россия фашистской), проста: у этого режима нет идеологии. Он берет от всего понемногу, по необходимости. Тот фундамент, на котором он держится, – это стремление к сохранению самого режима.
– С колониализмом всё непросто: вы уже упомянули о том, что об этом феномене не так уж часто говорят применительно к истории и социальным практикам советского периода. Да и внутренняя колонизация, характерная для Российской империи и СССР, во многом отличается от заморской колонизации, которую вели когда-то западноевропейские державы. В России, отчасти и в Украине, по моим наблюдениям, даже те, кто готов признать черты колониализма за царской и советской политикой в отношении, допустим, стран и народов Центральной Азии или Кавказа, ожесточенно спорят, когда бывшей колонией называют Украину. Какие основания вы видите для того, чтобы всё же рассматривать отношения Украины и России именно как колониальные, ну а сейчас – постколониальные?
– Есть определенные базовые черты колониального правления. Это и отсутствие суверенитета у данной территории, и введенные извне ограничения правового характера, и военное присутствие, и экономическая эксплуатация в том или ином виде. Колониальное правление может принимать разные формы. В случае с Украиной царского или советского периода уместно говорить о так называемом «династическом» колониализме. Это значит, что представители местных элит могли делать карьеру в рамках имперской системы, но лишь в индивидуальном качестве, а не как представители своего народа или страны. Их язык в имперской культурной иерархии имел статус «неполноценного», «провинциального», «деревенского» по сравнению с языком метрополии, в данном случае русским. Происходила ассимиляция этих элит.
Ленин в свое время причислял Украину и украинцев к «угнетенным нациям»
В целом Украина была частью процесса советской внутренней колонизации: например, индустриализация Донбасса, куда переселялось множество рабочих из-за пределов Украины, прежде всего из России. Советскую Украину можно описать как промежуточный случай между колониальным правлением в Центральной Азии и более мягкими механизмами управления советской «внешней» империей – странами Центральной и Восточной Европы. Любопытно, что Ленин в свое время причислял Украину и украинцев к «угнетенным нациям», хоть и не к колониям в классическом смысле слова. На самом деле колониальный статус Украины в царские и советские времена – предмет живых дискуссий между учеными, особенно его экономические аспекты. С точки же зрения теории и практики международных отношений, то есть моей специализации, случай Украины и России с механизмами, с одной стороны, доминирования, а с другой – эмансипации, очень близок «классическим» примерам колониальных отношений.
– Не вступает ли постколониальная трактовка украинской войны как войны за окончательное национальное освобождение в противоречие с некоторыми геополитическими построениями? Например, с предложениями о том, чтобы во имя прекращения войны и обеспечения безопасности востока Европы Украина (в компании с ней иногда также называют Беларусь, Молдову, Грузию) должна стать нейтральной «буферной зоной» между Россией и западным сообществом…
– Я эти идеи оцениваю очень критически. «Буферная зона» по соседству с агрессором работать не может. Иногда задают вопрос: ну почему не сделать из Украины этакое подобие нейтральной Австрии? Да потому, что для появления после Второй мировой войны нейтральной Австрии в ее нынешнем виде мировое сообщество вынуждено было кое-что серьезное предпринять в отношении нацистской Германии. Это, кстати, главный урок Второй мировой, применимый к нынешней войне: агрессор должен быть отброшен, а не умиротворен – просто потому, что последнее не работает. Не говоря уже о том, что сторонники теории «буферной зоны» даже не задаются вопросом, какова будет цена реализации их теории для жителей этой зоны – их сведение к роли объектов геополитики, лишенных права выбора своей судьбы.
Агрессор должен быть отброшен, а не умиротворен – просто потому, что последнее не работает
– Война, увы, далека от завершения, но можно ли уже сейчас сказать, что она изменит политическую оптику западного мира? В частности, что Украина станет объектом более пристального не только политического, но и научного внимания, что ее история, культура, общество выйдут из тени российской истории и культуры, которая на Западе всегда изучалась более подробно и тщательно?
– Да, и это уже происходит. Война стала переломным моментом. Хотя здесь есть различия: на востоке Европы, к примеру, в странах Балтии, для которых эта война совсем «за углом», украинское присутствие, влияние Украины, интерес к ней чувствуются куда сильнее, чем где-нибудь в западных столицах. Но в любом случае итогом этой войны будет повышенный интерес к Украине как стране, получившей страшный и уникальный опыт выживания. Причем познание и этого опыта, и украинской истории и культуры в целом идет уже не опосредованно, сквозь призму российского взгляда на Украину, как это нередко случалось до сих пор. Недавно об этом интересно говорила Олеся Хромейчук, украинский историк, директор Украинского института в Лондоне. Я уверена в том, что война принесет резкий сдвиг в восприятии Украины как субъекта, а не объекта истории.
– А Россия? Отношение к ней будет и дальше дрейфовать в сторону всё большей настороженности и враждебности, как к странам с режимами вроде иранского или даже северокорейского? И будет ли западный мир проводить различие между путинским режимом и гражданами РФ?
– Это очень сложный вопрос, касающийся коллективной вины, когда-то о нем много писал Карл Ясперс применительно к Германии. Я бы не говорила в случае с Россией о коллективной вине россиян, а скорее о коллективной ответственности. Потому что в ходе этой войны стало ясно, что это всё же не исключительно война Путина. При всем возможном недоверии к данным опросов общественного мнения, проводимым в условиях столь туго закрученных гаек, как в нынешней России, мы не можем говорить о массовом неприятии войны россиянами. Причем это война, в ходе которой с российской стороны были элементы геноцида. И в наше время, с нынешним уровнем доступности самых разных каналов информации, объяснения в духе «а мы не знали», как отвечали некоторые немцы после Второй мировой, когда их спрашивали о преступлениях нацистов, – такие объяснения нынче кажутся всё менее убедительными.
В нынешних дискуссиях об ответственности россиян, когда речь заходит, скажем, об ужесточении визовой политики ЕС, можно слышать аргументы о том, что тем самым Европа отказывается от собственных ценностей, нарушает базовые права человека. Но ведь речь идет о чисто символическом наказании, касающемся прежде всего туризма: смотрите, режим вашей страны развязал кровавую войну против соседней страны, никакого заметного внутреннего сопротивления этой войне в самой России нет, и при этом вы хотите по-прежнему спокойно ездить в Европу и хорошо проводить там время? Возможно, такие ограничения в отношении россиян – это не самая последовательная и четкая политика, но я не могу считать ее аморальной. Это послание россиянам: business as usual продолжаться просто не может.
Перемены в России должны прийти изнутри. Но для этого потребуются огромные изменения в общественном сознании
– Не выглядит ли такая политика откровенно лицемерной в условиях, когда страны ЕС продолжают, хоть и в меньшей мере, чем до вторжения в Украину, покупать у России газ и нефть?
– Конечно, лучше эти закупки прекратить как можно скорее. Тут вопросов нет. Но это, увы, политика, в которой всегда есть доля цинизма. Западные демократические режимы, в отличие от путинского, всегда действуют с оглядкой на то, как им выиграть следующие выборы. И если населению нечем будет зимой обогревать свои дома и квартиры, у правительств на выборах будут проблемы. В этом смысле – лицемерие, да. С другой стороны, у политики много составляющих, есть и символическая, и ее не надо недооценивать. Я не настолько наивна, чтобы думать, будто сигнал, высланный россиянам с помощью санкций и иных ограничений, относительно того, что мы не считаем нынешнюю ситуацию и поведение России нормальным, приведет к каким-то немедленным политическим сдвигам в России. Но российский режим одержим представлениями о статусе и уважении. И очень нервная реакция, которая следовала со стороны Кремля на некоторые символические шаги Запада, говорит о том, что им это не безразлично.
– Есть и аргумент, который часто выдвигают противники путинского режима из числа как покинувших Россию, так и остающихся там: западные ограничения, направленные против обычных граждан РФ, могут подтолкнуть даже часть противников Путина к его поддержке – мол, ну что ж, режим-то оказался прав, Запад – русофобский! Таким образом, еще более затруднится гипотетическая трансформация России после Путина в более демократическую и миролюбивую страну, в так называемую «прекрасную Россию будущего».
– Для такой трансформации должны быть определенные предпосылки, но на данный момент я их не вижу. Когда мы говорим о стране столь огромной и сложной, как Россия, трудно рассчитывать на то, что перемены могут быть привнесены в нее извне, как это случилось с державами, проигравшими Вторую мировую войну. Это нереально, даже если представить себе победу Украины в нынешней войне – тут еще встает вопрос о том, что считать такой победой. То есть перемены в России должны прийти изнутри. Но для этого потребуются огромные изменения в общественном сознании, осуществить которые после столь долговременного интенсивного воздействия пропаганды на общество, после многолетней, если вспомнить выражение Вацлава Гавела, жизни во лжи будет очень непросто. Особенно учитывая тот факт, что демократическая традиция в политической истории России довольно слаба. Пока я вижу больше оснований для скептицизма.
Источник: Ярослав Шимов, для Крым.Реалии
