Проблема дезинформации, манипулирования и пропаганды, особенно в контексте использования их как инструментов для достижения политических целей или даже как оружия воздействия на оппонента, давно интересует в основном специалистов: ученых, исследователей, аналитиков, медиаэкспертов. В народном сознании ее практически не существовало.
А если и существовала, то рассматривалась как второстепенная проблема по сравнению с «традиционными» вызовами, связанными с геополитикой, военной борьбой, экономикой или идеологическим соперничеством. Информационное измерение, а также вопросы, связанные с национально-культурной идентичностью, стратегической культурой и цивилизационными условиями, воспринимались как функционирующие «на заднем плане», «дополнительно».
Когда не так давно, фактически только на рубеже ХХ и ХХІ веков, стали замечать, что информация/дезинформация оказывает все большее влияние на общественные отношения, в том числе международные отношения и разного рода конфликты, ее, как правило, недооценивали и игнорировали. Основным аргументом было: в конце концов, в этом нет ничего нового, в политике и на войне люди всегда обманывали, манипулировали и использовали уловки. Об этом уже знали древние китайцы, например, об этом писал Сунь Цзы – на которого, кстати, (как и на Карла фон Клаузевица) до сих пор ссылаются с удовольствием и упорством, достойным лучшего дела, авторы многочисленных теоретических и стратегических соображений.
Кроме того, когда стали появляться четкие сигналы о том, что Россия последовательно и систематически использует дезинформацию и пропаганду для реализации своей стратегии, и когда все чаще стали появляться предостережения против этого, появились аргументы (разумеется, интенсивно продвигаемые, по чистой случайности, пророссийские) что это преувеличение и конечно же русофобия – ведь такими инструментами пользуются все, так почему Россия тут должна выделятся.
И убеждение в том, что информационное измерение безопасности сегодня не намного важнее, чем несколько десятилетий назад, и то, что российская дезинформация и пропаганда ничем не отличаются от аналогичной деятельности других стран, являются ложными убеждениями.
Миф первый: дезинформация это не новость, она существовала всегда
Человечество вступило в стадию цивилизационного развития, именуемую «информационным веком». Информация стала одним из важнейших ресурсов, товаров и инструментов. При этом произошло перепроизводство информации, де-факто превышающее когнитивные возможности человека. Таким образом, огромное количество поступающей к нам информации не только вызывает информационный хаос, но и повышает нашу восприимчивость к дезинформации и манипуляциям – мы не в состоянии проверить все данные. Кроме того, манипулированию способствуют такие факторы, как человеческая склонность искать подтверждение или когнитивные предубеждения. Поэтому тем легче воздействовать на поведение человека, как индивидуальное, так и коллективное, используя информацию, в том числе ложную или манипуляции. Это может быть прямо или косвенно связано с вопросами безопасности, поскольку в настоящее время практически каждый уровень функционирования государств и человеческих обществ связан с этими вопросами. Это, в свою очередь, приводит к своеобразной «милитаризации» или «вооружению информации» – в информационный век мы используем ее как оружие, подобно тому, как в аграрную эпоху мы использовали мышцы человека и животных, а в индустриальную – машины. Информация «вооружается» на основе определенных механизмов и закономерностей, известных всем политтехнологам, проводящим предвыборные кампании. Очевидно стремление к эмоциям, которые преобладают над рациональностью, особенно при должном подкреплении (отрицательные эмоции и предубеждения особенно легко усиливаются с помощью расовых, национальных, этнических, религиозных и исторических аргументов). Используются упомянутые выше когнитивные искажения, а также так называемые «врожденные иллюзии», основанные на врожденной склонности человека к поиску цели и порядка, – чем во многом объясняется популярность разного рода конспирологических теорий, дающих простые ответы на сложные вопросы и ложное ощущение «знания», особенно во времена неопределенности и кризиса.
Конечно, это не новое явление. Информация и дезинформация веками использовались в политических, дипломатических и военных противостояниях. Информационные операции, информационная война, операции влияния – эти понятия существуют уже давно. Однако только с бурным техническим развитием в сфере массовых коммуникаций, происходящим в 21 веке, информационное измерение безопасности перестало быть «дополнением» к «полноценной» политической, дипломатической или военной деятельности, и стала автономной областью, как по замыслу, так и по деятельности, активно используемой для достижения стратегических целей, подобно тому как информационная сфера стала одним из основных факторов, определяющих направления развития нашей цивилизации. Таким образом, в этой сфере появилось своего рода «новое качество», т.е. количественное увеличение производимой, передаваемой и распространяемой информации сопровождается изменениями качественного характера, порождающими в результате новую категорию вызовов и угроз. И следует отметить, что информационное измерение безопасности сложно анализировать в отрыве от других измерений, поскольку они дополняют друг друга и взаимодействуют друг с другом. Это измерение также настолько многогранно, широко и разнообразно, и в то же время неизмеримо, что до сих пор нет исследовательских возможностей для всестороннего и исчерпывающего анализа и количественной оценки всех видов деятельности в инфосфере, их последствий, сущностей, воздействия на социальные процессы и т.д. В частности, их следует рассматривать в более широком контексте цивилизационных процессов, за которыми мы, как люди, «успеваем» совсем в другом темпе.
В этом контексте уместно вспомнить термин, использованный профессором Рышардом Тадеушевичем более двух десятков лет назад, когда он писал об информационном обществе, формировавшемся в то время (на рубеже веков). Он отметил, что побочным эффектом этого изменения цивилизации, вероятно, станут новые формы угроз. Один из них, возникающий в результате роста числа источников информации и самой информации, имея при этом сомнительную ценность, а то и вредность, он назвал информационным смогом. При таком подходе информация не только избыточна, фрагментирована и распылена (что дает эффект тумана), но и может быть опасной и вредной – что дает эффект удушающего и ядовитого тумана, т.е. смога. Одним из механизмов, порождающих этот смог, является, например, функционирование «Интернета 2.0» – каждый получатель контента может быть и отправителем. В этом есть свои неоспоримые преимущества, но и принципиальный недостаток: практически неограниченный в пространстве и времени и очень трудно поддающийся эффективному контролю (в демократических странах), абсолютно любой контент может попасть и попадает в обращение на равных условиях – в том числе радикальный, никчемный, опасный или просто бессмысленный. Кроме того, относительно легко оставаться анонимным или затруднить идентификацию вашей личности. Это позволяет не только безнаказанно распространять дезинформацию и пропаганду, но и проводить операции под «ложным флагом» (выдавая себя за другое лицо), избегать международно-правовой ответственности и т.д. Картину дополняют: избыток информации, отсутствие желания и способности фильтровать и критически анализировать информацию, характерные для растущего процента населения, а также когнитивные ограничения и механизмы Интернета (например, поисковые системы и алгоритмы социальных сетей), что приводит к тенденциям замыкаться в так называемые «информационные пузыри» (или фильтрующие пузыри). Словом, сегодня дезинформация – явление и инструмент качественно совершенно иной и гораздо более значимый, чем в «доинформационную эпоху».
Миф второй: дезинформацией и пропагандой пользуются все, а не только Россия
В какой-то степени можна согласиться с вышеприведенным утверждением. Однако с небольшой оговоркой: Россия возвела дезинформацию в ранг (стратегического) искусства. Во внешнем измерении основной целью этих действий является ослабление целостности и сплоченности Запада и сохранение/восстановление влияния на «своей» территории. С другой стороны, во внутреннем измерении эти действия служат консолидации общества вокруг власти, особенно за счет создания дихотомии «мы» и «они», то есть агрессивного и декадентского Запада, угрожающего России и ее ценностям. Специфика российской дезинформации имеет несколько условий.
Во-первых, манипуляцию могут использовать авторитарные государства, которые обычно стремятся если не монополизировать, то контролировать информационную сферу. Отсутствие свободы слова и, следовательно, отсутствие учета общественного мнения, а также возможность генерирования и продвижения единого сообщения (нарратива) дают преимущество перед демократическими государствами, которые по определению допускают множественные мнения и какофонию. Нет сомнений в том, что Россия является де-факто авторитарной системой, корни которой уходят не только в период Советского Союза и царизма, но и в модель власти, принесенную на российские земли Золотой Ордой.
Во-вторых, исторические условия повлияли на формирование стратегической культуры России, которая сегодня оказывает существенное влияние на представления российских элит о безопасности и способах ее обеспечения. Важно отметить, что в контексте информационного измерения безопасности России присуща традиция так называемого «двоемыслия», хотя и несколько иная, чем у Джорджа Оруэлла: либеральные антипутинские россияне, одновременно поддерживающие аннексию Крыма и нарратив о Великой Отечественной войне, не являются ни изолированным, ни удивительным явлением. В более широком смысле это означает не только существенное принятие официального нарратива, но и лжи и манипуляций, что является не столько «виной» российского общества, сколько вытекает из самой природы русского национального и государственного самосознания и формы модели управления – неизменнимой по своему характеру на протяжении веков. Одной из характеристик российской стратегической культуры является также синдром перманентной конфликтности, родственный упомянутому выше синдрому «осажденной крепости» – необходим внешний противник, а Россия постоянно «воюет». Что еще немаловажно, стратегическая культура России во многом отсылает к мифам и к мышлению в идеологических, а не рациональных категориях – ведь, например, можно ли назвать рациональным решение о вторжении в Украину?
В-третьих, с точки зрения России, ее основным противником является условный («коллективный») Запад и его институты (в частности, ЕС и НАТО). Уровней для соперничества много: геополитический, политический, идеологический, военный, культурно-цивилизационный, символический. Однако Россия осознает, что в контексте своего «жесткого» потенциала (экономического, военного) она значительно уступает Западу, и зависимость многих стран, в том числе западных, от российских энергоресурсов будет уменьшаться по мере того, как будут диверсифицироватся источники поставок и экономика перейдет на возобновляемые источники энергии – этот процесс уже ускоряется в результате российской агрессии против Украины. Отсюда ответ на вопрос, как эффективно конкурировать с Западом в условиях асимметрии потенциалов, заключается в активизации деятельности в информационной сфере. Здесь Запад явно слабее, что вытекает из природы либеральной демократии, т.е. ее открытости, плюрализма мнений и фрагментарности СМИ – все эти элементы западной инфосферы позволяют легко проникать в нее извне.
В-четвертых, Россия имеет большой опыт проведения «информационных операций» и реализации политики «разделяй и властвуй». Дезинформационную, манипулятивно-пропагандистскую деятельность вели все спецслужбы, во всех их метаморфозах – от Тайной канцелярии, службы безопасности, ВЧК, ОГПУ, НКВД, КГБ, ГРУ, СВР до ФСБ. В годы холодной войны, хотя такие методы применялись и раньше, появился термин «активные мероприятия» – широкое понятие, обозначающее множество различных форм воздействия на международную среду. Их главная цель – побудить противника вести себя и действовать на пользу России (ранее СССР). После окончания «холодной войны» характер деятельности, предпринятой в рамках «активных мероприятий», не изменился, но появились новые инструменты – коммуникационные технологии устранили существующие преграды в потоке информации, что создало новые возможности и облегчило деятельность не только служб, но и других субъектов, участвующих в осуществлении информационных операций (например, подконтрольных государству СМИ).
Влияние на общество также было одним из инструментов имперского строительства (как царского, так и советского) – за несколько сотен лет имперского господства Россия выработала эффективные методы реализации политики «разделяй и властвуй», служащие поддержанию конфликтов и напряженности между народами и этническими группами, населяющими империю, и тем самым облегчая управление многонациональным государством и снижая вероятность восстаний и центробежных тенденций. Распад Советского Союза не изменил порядка, и сегодня в рамках информационных операций эта стратегия реализуется, о чем свидетельствуют неоднократные попытки повлиять на польско-украинские отношения, дестабилизировать евроатлантические отношения, разжечь исторический ревизионизм и напряженность вокруг острах вопросов в социально-политической сфере и т. д.
Подводя итог: Россия – не просто одно из многих субъектов, которые использовали и используют дезинформацию, подрывную деятельность, операции влияния, пропаганду и т.д. для достижения своих целей. Для России этот набор инструментов является основой и связующим для других («кинетических») видов деятельности, что принципиально отличает Россию от других стран. Не только в этом плане.
Доктор Якуб Ольховский
