В марте этого года я впервые увидел в центре Берлине стенд с материалами про «неонацистов на Майдане» и искренне пытался дискутировать с активистками, которые на все мои замечания отвечали вопросами: «Вы член фашистской партии «Свобода»? Тогда я не мог представить ни масштабов путинской пропаганды в самой большой стране Евросоюза, ни того, что вскоре тема Украины станет едва ли не главной причиной раскола внутри немецкого общества. Следующие месяцы показали, что в информационной войне против Украины на «западном фронте» можно выделить основные периодически повторяемые тезисы; определить круг ключевых медиа-актеров и общественные группы, которым адресованы их утверждения; определить культурные стереотипы, на которые опирается современная пропаганда.
Эта статья является попыткой систематизации и анализа неоднородного «пропутинского» сегмента в немецкой публичной дискуссии на тему «украинского кризиса» (именно такое определения конфликта превалирует в медиа и считается нейтральным).
Основные повторяемые тезисы
Перечень наиболее распространенных «пропутинских» тезисов составлен мной не только на основании материалов немецких СМИ, но также исходя из личного опыта открытых лекций и дискуссий про Украину на разном уровне по всей Германии (от Бундестага до съезда немецких историков, от Фестиваля поэзии до классических университетских аудиторий). Практически всегда на таких мероприятиях в той или иной форме звучали следующие комментарии:
— «В украинском кризисе виноват, в первую очередь, Запад». Основной аргумент состоит в том, что Запад якобы первым нарушил принцип неприкосновенности послевоенных границ, признав независимость Косово, а также опрометчиво расширяя НАТО на восток. «Волеизъявление» на крымском «референдуме» приравнивается к волеизъявлению Косова (фактически объяснение аннексии Крыма путинской логикой – «правом населения на самоопределение»). Зато выбор большинства украинцев в пользу евроинтеграции объявляется навязанным извне, несамостоятельным и нереалистичным. Мол, ЕС легкомысленно поддерживал «завышенные ожидания», тем самым спровоцировав Путина, а Майдан вообще не состоялся бы без «американских денег» (вера левых активистов в силу доллара растрогала сама по себе, но в немецком контексте она связана в первую очередь с весьма сильными антиамериканскими убеждениями, о которых ниже). В русле этой же логики подчеркивается потребность понимания «легитимных интересов России» на постсоветском пространстве. Как под аплодисменты заявил на одном из телешоу отставной генерал НАТО Харальд Куятт, искать решение конфликта следует «не в противостоянии с Путиным, а вместе с ним».
— «В Украине продолжается гражданская война между востоком и западом страны, главной причиной которой является национализм западной Украины и киевского правительства, получившего власть вследствие событий Майдана». Данный тезис опирается на продолжительный метод изображения Украины в медиапространстве как глубоко разрозненной страны, в которой запад является проевропейским (и в то же время – ультранационалистическим), а восток – пророссийским или просто российским. При этом Украина рассматривается как неполноценное государство, побочный эффект распада СССР, расколотая страна без собственной историко-культурной субъектности и является лишь полем противостояний настоящих международных потуг. В контексте гражданской войны на второй план отодвигаются вопросы российской интервенции, а впоследствии – и открытая военная агрессия. Тот самый контекст позволяет сравнивать Украину и Чехословакию (о желании раздела) и размышлять о возможностях федерализации. Влияния стереотипа «двух Украин» ощутимо и в том, что в описании военных действий на территории Луганской и Донецкой области название «Донбасс» употребляется крайне редко, вместо этого используется «восток Украины». Таким образом создается впечатление, что ДНР и ЛНР контролируют не 25% территории Донбасса, а почти весь «восток Украины».
— «Россияне и русский язык в Украине нуждаются в защите, особенно в регионах, где русские представляют большинство». Фраза позорно звучащая как легитимная европейская форма, в ситуации нехватки знаний о реальной ситуации с языковой политикой Украины превращается в принятие стратегически важного для путинской пропаганды отождествления русскоязычности с русской идентичностью и пророссийской политической лояльностью. Немецкие СМИ регулярно печатают карты «этно-языковых зон» зон Украины, которые не учитывают ни ситуативности украинского билингвизма, ни его социального измерения (украиноязычное село – русскоговорящий город). Отсюда следует довольно типичная фраза о регионе с «русским большинством». В частности, 23 августа 2014 года в интервью «WeltamSonntag» вице-канцлер Зигмар Габриэль уверенно заявил, что Украине удастся сберечь территориальную целостность только при условии предложения федерализации «регионам, где россияне составляют большинство» (Gebieten mit russischer Mehrheit).
— «Германия должна избежать новой войны, тем более если речь идет об угрозе применения ядерного оружия». Для избежания войны называют цену – уступки Путину и демонстрацию уступчивости и мирных намерений. Приверженцы этой логики, основанной на культуре политического компромисса, не осознают, что проявления нерешительности и слабости только поощряют президента РФ к последующей эскалации конфликта. Существуют также опасения перед самой непредсказуемой гипотетической «Россией после Путина». Они определяют установку: Путину нужно дать возможность «достойно выйти из ситуации» с минимальными имиджевыми потерями (что, в свою очередь, не учитывает масштабов развернутой внутри России пропаганды войны и государства, которое «встает с колен», расширяя свои границы и сферы влияния).
— «Экономическими и историческими аспектами немецко-российского сотрудничества нельзя жертвовать ради далекой, непонятной и слабой Украины». Данный тезис опирается на убеждение, что проблемы Украины имеют исключительно локальный характер (см. упомянутую выше «гражданскую войну») и не несут угрозы для Германии. Вместо этого, ухудшение взаимоотношений с Россией уже рассматривается как угроза – экономическая, милитаристическая, культурная. Украина же в такой схеме представляет собой неприятную преграду для долговременного процесса поиска взаимопонимания с большим восточным соседом.
— «Критика Путина и современной российской политики – это русофобия». Довольно распространённый тезис, который следует учитывать при каждом выступлении перед немецкой публикой. Я все время пытаюсь доказать обратное и объяснить, что как раз слепая поддержка Путина является русофобией, ведь толкает Россию в политическую и экономическую пропасть и совершенно отрицает потенциал ее демократического развития.
В общем, сторонники приведенных тезисов не являются целостной общественной группой. Среди них можно выделить весомую часть приверженцев левых политических взглядов (в первую очередь, симпатизирующую представленной в парламенте Левой партии – DieLinke); часть большого немецкого бизнеса; часть консервативно и право настроенных немцев, скептиков дальнейшего расширения ЕС (их политическим выразителем стала новая, ныне не представленная в Бундестаге партия «Альтернатива для Германии», AfD); часть переселенцев с постсоветского пространства.
Культурная основа пропутинских взглядов:
— сильный антиамериканизм, прежде всего среди немецких «левых», который был, ко всему прочему, вовремя и умело поддержан откровениями Эдварда Сноудена. Это влияет, за наблюдениями Анны Вероники Вендлянд, на то, что немецкий левых дискурс узнает империализм исключительно на Западе, но не в российской политике на постсоветском пространстве.
— немецкая послевоенная культура консенсуса и пацифизма, которая считает любые переговоры лучше применения силы — за мир можно бороться исключительно мирными методами и любой конфликт можно разрешить, если обе его стороны выпьют вместе достаточное количество кофе. Поэтому не стоит удивляться, что среди немецких элит и общества преобладает негативная установка по поводу вступления Украины в НАТО и поставок Украине оружия (недавнее решение Берлина поставлять оружие противникам «исламского государства» является, в данном контексте, революционным). Впрочем, такой пацифизм оставляет очень мало шансов жертве агрессии и не дает ответа на вопрос как остановить насилие, устанавливающее новые правила и границы, а потом имитирует переговорный процесс.
— стереотип восточной Европы как территории хаоса, этнического национализма и антисемитизма. Путинская пропаганда пытается вписать актуальные события в Украине в эту продолжавшуюся и узнаваемую стереотипную схему, в частности, с помощью разжигания темы «неонацизма», «угроз для меньшинств» и тому подобного. Интересно, что в такую модель «Восточной Европы» входит не только Украина, а и Польша, балтийские страны, но не Россия. Соответственно, антииммигрантское насилие, гомофобская риторика, ограничение свободы слова в России как будто исчезают из поля зрения, а о проявлениях расизма в России говорится намного меньше, чем про «фашизм в Украине».
— чувство исторической вины перед Россией, прежде всего, за немецкие преступления времен Второй мировой войны. При этом, в массовом немецком сознании война на востоке, которая в первую очередь разворачивалась на территории современных Украины, Белоруссии и Польши, воспринимается как война «в России», хотя, напоминает Тимоти Снайдер, зона боевых действий или оккупации охватывала не более 9% территории РСФРР. Силу стереотипа «войны в России» и в то же время, украинского коллаборационизма с нацизмом, хорошо демонстрирует весьма популярный телесериал «Наши матери, наши отцы», который я ранее детально анализировал. Тогда как чувство исторической вины и ответственности перед дважды оккупированной в 20 веке немецкими войсками Украиной намного слабее и практически на накладывается на восприятие современных событий.
Нехватка культурных и исторических ассоциаций с Украиной. В некоторых немецких энциклопедиях можно до сих пор прочитать, что борщ – это «российский суп». В немецких университетах нет постоянных должностей по украинской истории или литературе. Украинский язык можно изучать лишь в нескольких вузах по всей стране. На отсутствие немецкой украинистики накладывается недостаток культурных инициатив со стороны Украины в Германии, хотя в последнее время их количество увеличивается благодаря гражданскому сектору. Даже многочисленные переводы современной украинской литературы на немецкий язык (прежде всего издательством Suhrkamp) не спасают дело и остаются скорее нишевой (хотя и очень важной) инициативой.
Главное из написанного состоит в том, что для многих немцев Украина не является субъектом исторического процесса и актуальной политики, а лишь полем конфликта между Западом и Россией, или всего-навсего функцией антиамериканских сантиментов. Показательно, что когда ситуация в Украине оказалась в центре внимания мировых СМИ, на протяжении месяцев немецкое телевиденье не приглашало на ток-шоу об этих событиях ни одного представителя посольства или украинских экспертов, хотя российский посол и пророссийские эксперты присутствовали там все время. Постепенно ситуация немного изменилась, но немецкое общество только начинает привыкать к мысли об историко-культурной субъектности Украины.
Те, кто понимают Путина: актеры и методы пропаганды
В немецком публичном пространстве активно присутствует разношерстная группа так называемых «Putinversteher» (то есть тех, кто понимает Путина). К ней принадлежат влиятельные бывшие политики (в частности Гельмут Шмидт и Герхард Шрёдер); отставные военные (Харальд Куятт); журналисты и политические эксперты (яркий пример – связанный с Кремлем Александр Рар). Было бы большим упрощением объяснять их мотивацию исключительно бизнес-интересами. Она часто опирается на упомянутые выше культурные стереотипы и на личный опыт «разрядки» 1960-80-х годов, который для некоторых политиков и поныне служит интерпретационной рамкой актуальных событий. Они сегодня точно также остерегаются подержать Украину, как в 1980-е боялись поддержать польскую «Солидарность», чтобы тем самым не раздражать СССР. В любом случае в сложившейся ситуации Россия имеет возможность, как сказал однажды Виктор Черномырдин, «проводить иностранную политику иностранными руками».
Методы российской пропаганды в Германии разнообразные: от незначительных уличный акций (которые обычно отождествляют все происходящее в Украине с демонизированной партией «Свобода», батальоном «Азов» и «Правым сектором») до запланированного на ближайшее время запуска немецкоязычной версии телеканала «Russia Today». Значительную роль играют и социальные сети, а также агрессивное массовое комментирование важных публикаций немецких СМИ, которые адекватно освещали украинские события. Ставка при этом делается не только на описанные выше референтные группы («антиамериканских» левых, «антиевропейских» правых»), а и на признанные сегодня стандартными идеалы «сбалансированности изложения» и необходимости «услышать другую сторону». Недавно редакционный совет одного из крупнейших немецких телеканалов ZDF/ARD обсуждал обвинения выпуска новостей в недостаточном внимании к «другой стороне», не-украинской, а на днях уже выпустил прайм-тайм разговор с Путиным, во время которого со стороны немецкого ведущего не прозвучало ни единого критического вопроса или возражения. Благородной идеей «сбалансированности» часто манипулируют, акцентируя на том, что правды (как и объективного описания) не существует вовсе, поэтому мы вынуждены иметь дело с разными интерпретациями, каждая из которых в равной мере субъективна.
Последнее в полной мере касается агрессивно повторяемых тезисов о «фашистах на Майдане». Слова «фашистский», «нацистский» принадлежат к безусловно негативным и являются клеймом, а не описанием. И главное – они ставят человека из Украины или симпатика Украины в позицию того, кому нужно оправдываться и доказывать собственный «не-фашизм». Интересно, что эту ситуацию, по моим ощущениям, почти не изменили результаты досрочных президентских и парламентских выборов в Украине, на которых правые партии получили голосов значительно меньше, чем аналогичные парии в Западной Европе получают последнее время.
Акцентирование темы «фашизма» имеет и важный практический смысл, который точно описал исследователь правого радикализма Вячеслав Лихачев: «для Запада любые сомнения в чистоте рук новой украинской власти… — это прекрасный повод ничего не делать. Я хорошо помню чувство злости и бессилия, охватившие меня в апреле в Бундестаге, когда я пытался призвать немецких политиков сделать что-то против России, которая успела оккупировать Крым и уже начала бойню на Донбассе, а слышал (от депутатов левого блока) вопросы о неонацистах в «Правом секторе»…».
Какой должна быть немецкая политика?
Согласно моим наблюдениям, целью российской пропаганды в Германии является не любовь к Путину, а страх и дезориентация, исключение возможности политического и общественного консенсуса насчет ангажированности Германии в «украинском кризисе», и тем более, быстрых и ответных реакций противодействия российской агрессии. Глеб Павловский в книге «Система РФ в войне 2014 года» сформулировал это так: Мнимая потуга правителя равняется силе страха перед ним». Основополагающую цель пропутинского дискурса в Германии – при всех его внутренних разногласиях – можно свести к ключевому слову: невмешательство.
Следуя такой логике, Украина ни в коем случае не должна иметь перспективы членства в НАТО, а про членство в ЕС приходится говорить – в лучшем случае – как про отдаленную и неопределенную перспективу. Принципиально важным «для тех, кто понимают Путина» является тезис о желательности отказа (или ограничения) политики санкций по отношению к России, важность избежания «новой холодной войны» и категорическое отвержение мысли о военной помощи Украине.
Пропутинская позиция в немецком публичном пространстве
В немецких медиа ощущается нехватка компетентных знаний об Украине. Впрочем, описание актуальных событий в наиболее важных печатных и электронных СМИ в общем корректно. В публичном пространстве существует позиция, которую можно назвать «проукраинской». Ее последователи обращают внимание на факты прямого российского вмешательства и нарушения суверенитета Украины, подчеркивают право украинцев самостоятельно выбирать свое будущее, критикуют сдержанность и запоздалость немецкой внешней политики. Они также говорят о конечности помощи Украине и недостатке немецкой эмпатии к ней.
Такую позицию отстаивает Партия зелёных (среди наиболее активно задействованных в украинских делах – Марилуизе Бек, Виола фон Крамон, Ребекка Хармс). С текстами соответственного характера в немецкоязычной прессе (не стоит забывать австрийские и швейцарские издания) и публичными речами выступают историки Анна Вероника Вендлянд, Андреас Каппелер, Герхард Симон, Карл Шльогель, литературовед Ульрих Шмит, политолог Йорг Форбриг и др. Поддержку Украине открыто выразила писательница, нобелевская лауреатка Герта Мюллер. Существенное значение отыгрывает и присутствие в немецком публичном пространстве российских интеллектуалов, отважно критикующих путинскую политику: Владимира Сорокина, Лилии Шевцовой, Ирины Щербаковой и др.
Украинский голос в немецких СМИ наиболее часто представляют писатели, чьи произведения переведены не немецкий: Юрий Андрухович, Андрей Курков, Сергей Жадан. Интересно, что пост-майданный период немецкие СМИ обращают намного меньше внимания на Виталия Кличка, которого, особенно на ранней стадии Майдана, называли «лидером оппозиции» (Oppositionsführer).
Что делать?
Древняя китайская поговорка подсказывает нам, что адекватная оценка ситуации – это половина решения проблемы. Украинскому государству и украинскому обществу следует понять, что они находятся в ситуации войны, международный информационный аспект которой является одним из решающих факторов и основных фронтов. В этот фронт Россия инвестирует очень много и, в отличии от Украины, проводит систематическую информационную политику, имеющую существенный дезинформационный эффект. Важной составляющей этой политики является попытка накинуть собственный язык описания событий. В этом контексте украинцам стоит отдавать себе отчет в том, что принятое многими в противодействии российской пропаганде самоописание «бандеровцы» может стать ловушкой, подтверждающей в глазах немцев стереотип «исключительно националистической восточной Европы». Украинцам следует понимать и то, что за украинскими событиями внимательно следит весь мир и каждое проявление гомофобии или антисемитизма будет максимально использовано против целого современного украинского проекта. Тоже самое касается и проявлений русофобии, которые следует разделять с принципиальной критикой агрессивной российской политики.
— реформы в Украине, ощутимые изменения во всех сферах жизни должны доказать и украинцам, и международному обществу серьёзность выбора в пользу евроинтеграции. Речь идет о доказательствах субъектности Украины и того, что вопреки выражению Путина, наша страна – это не failedstate. Важно постоянно подчеркивать, что региональное, языковое, религиозное разнообразие Украины является составляющим этой субъектности, а не ее отрицанием.
— Украина нуждается в максимально широком участии в международных программах обменов и стратегических инвестиций в собственную культурную промоцию. Цель – приближение Украины к Западной Европе, создание персональных и историко-культурных ассоциаций, развитие эмпатии и устранение стереотипов. Не менее важно – модернизация Украины и развитие ее публичного пространства. Я соглашаюсь с Юрием Рубаном, что в противостоянии угрозам, возникающим в результате информационной войны стратегия гуманитарной безопасности не должна опираться на принцип «повторения ходов» (в частности, через ограниченность ресурсов) и обязана предусматривать асимметрию в ответах на угрозы. Если российская информационная агрессия направлена на противопоставление Западу, то украинская стратегия должна опираться на интеграцию Украины в европейское культурное и политическое пространство.
— Непосредственно связана с предыдущим тезисом – критическая значимость для Украины лучше знать и понимать Европейский Союз, природу принятия решений в Брюсселе и на уровне национальных правительств. Сейчас ЕС ищет ответ на довольно непростой вопрос: как демократии могут противостоять авторитаризму с ядерным оружием, как открытость может победить кулуарность, а пацифизм – военное вторжение. В украинском публичном пространстве циркулируют упрощенные взгляды, что правительство Меркель руководствуется исключительно логикой уступок Путину (добавлю, что такое убеждение украинцев, как и сознательно и несознательно перекрученные цитаты ведущих немецких политиков, лежат в поле интересов кремлевской пропаганды). В отличие от Путина, Меркель — политик-демократ, который пытается вести постоянный диалог с партнерами по коалиции и общественным мнением. Следует отметить, что доныне, несмотря на все ошибки и ограничения, Германия заняла позицию более жесткую, чем рассчитывал Путин. И не стоит забывать, что ни Германия, ни ЕС, ни США не сделают всего за Украину. Это касается, прежде всего, и экономических санкций против ключевых персон режима Януковича, и расследований убийств на Майдане, и последовательной политики реформ.
Потенциал Украины для новой визии Европы. Современное состояние Европейского Союза нередко описывают как кризисное. Для многих граждан «старой Европы» открытость межгосударственных границ – это обыденность, а не мечта. А ЕС для многих ассоциируется скорее с экономическими трудностями, неповоротливой бюрократией, фобиями по отношению к эмигрантам и т.д. Энтузиазм «воссоединения Европы» прошел и европейский проект нуждается в новой легитимности перед лицом усиления позиций евроскептиков, которые показали неожиданно высокие результаты на последних выборах в Европарламент. В такой ситуации Украина имеет шанс переубедить своих партнеров из ЕС в своем потенциале для европейской безопасности, экономики, культуры. Но это сложное креативное задание, превышающее лозунги про «европейский выбор», и оно предусматривает системные структурные изменения.
Автор: Андрей Портнов, www.historians.in.ua.
