На базе украинских разведчиков под Запорожьем я вижу лица парней, которые принимали участие в обороне Киева в начале русского вторжения. Видел я их тогда на базе в частично осажденном Киеве, когда они готовились к рейдам в сторону тогда еще оккупированного Ирпеня. Для многих из них это были первые дни войны, первые дни боевого опыта. В то время некоторые из них помогали доставлять польскую гуманитарную помощь в окрестности Киева, находящиеся еще в зоне боевых действий. Среди них была группа шахматистов вместе со своим тренером с научным званием профессор.
С тех пор прошло семь месяцев кровопролитной войны, которые превратили их в закаленных воинов. Сам профессор сейчас воюет под Запорожьем. Однако он по-прежнему все еще одной ногой в своей прежней гражданской жизни – всякий раз, когда есть такая возможность, он проводит с базы на линии фронта онлайн-занятия для своих львовских учеников. Для виртуальной встречи со студентами он выбирает место так, чтобы фон в кадре ни в коей мере не выдавал место пребывания. В занятиях участвует около десятка учеников, которые сидят за своими компьютерами в более безопасном Львове. Они знают, что их преподаватель на фронте – к тому же он сидит перед камерой в полевой форме. Однако на протяжении всех занятий никто об этом не спрашивает. Может быть, они принимают это как должное, нормальную повседневность – ведь многие преподаватели влились в ряды украинской армии как добровольцы и продолжают вести занятия из окопов.
Профессору всего тридцать лет, и на его счету немало шахматных успехов. Однако я не могу ничего узнать о его успехах на фронте – о них не принято рассказывать. Я слушаю, как он спокойно обсуждает в Интернете расписание на этот семестр, а уже через некоторое время участвует в составлении графика дежурств и караульной службы на передовой базе. И неважно, что все это сопровождается взрывами российских ракет. Я молча удивляюсь, как он в этом расписании учитывает свои боевые задания… У профессора на фронте нет шахматной доски – при себе у него только виртуальная доска на смартфоне и снайперская винтовка. Он обеспокоен тем, что в этом году его команда выбыла из виртуальной шахматной лиги. Слишком много ребят на фронте. Но верит, что они снова вернутся в лигу в следующем году, после победы на фронте.
Когда командир подразделения кричит «Поляк!», я автоматически оборачиваюсь. Но я не единственный, да и не тот, кого вызывают. Один из украинских солдат имеет такой же псевдоним. Почему именно такой позывной? Потому что он жил в нашей стране и изучал польский язык. Немного из этого обучения осталось у него в памяти, кроме самой учительницы языка: «Обязательно передай ей привет по радио!», — просит он. «Поляк» никогда не перестает улыбаться, а его внешний вид чем-то отличается от стереотипного образа солдата: длинные вьющиеся волосы, юное, почти детское лицо: «Чем я занимался до войны? Я был манекенщиком, мы ездили на фотосессии в Италию, там несколько часов интенсивно работали, а потом могли иметь несколько выходных», — рассказывает он.
Другой солдат слушает наш разговор: «А я Чех. Я имею в виду, что я украинец с чешскими корнями. До вторжения я выступал в чешском ансамбле». Парень показывает запись на своем смартфоне: «А вот здесь мы танцуем польку! Ты знал, что это чешский танец?». Я смотрю на ребят в форме и понимаю, насколько их гражданская жизнь отличается от того, чем они вынуждены заниматься сейчас. В голове кружит вопрос, смогут ли они еще вернуться в шахматы, снова стать манекенщиком, поваром, танцором. Вернутся ли они когда-нибудь с этой ужасной войны. И если они вернутся физически, то вернутся ли они и всей душой?
Известие о частичном повреждении Крымского моста застало меня в Варшаве, вдали от фронта. Дома мы все прыгаем от радости. Наверное, с 24 февраля мы впервые так, всем сердцем, радуемся. Разрушен один из важнейших символов российского неоимпериализма, то есть «рашизма», как его называют украинцы. Постоянно звонят раздаются телефонные звонки, приходят радостные сообщения и мемы от украинских (но также и польских) друзей. Получаю также, прямо с фронта, сообщение от профессора-шахматиста: «Сегодня моему сыну исполняется 9 лет, и на девятом году войны он получил такой скромный подарок, что его будет трудно забыть до конца жизни». Необычный подарок времен войны, которая уже никогда не должна было произойти.
Павел Боболович
