Вооруженная агрессия Российской Федерации против Украины стала долгосрочным фактором влияния на украинскую политическую, экономическую, военную и социальную реальность. Вследствие действий РФ в 2014 г. была деформирована система глобальной и региональной безопасности, а также действующая система международного права. Почти все международные гарантии безопасности для Украины (в частности в рамках Будапештского меморандума) оказались недейственными в условиях, когда агрессором выступил один из гарантов — Российская Федерация.
Россия применила против Украины концепцию «гибридной войны«, которая во многом уникальна со структурно-функциональной точки зрения: по форме она «гибридная», а по содержанию — «асимметричная». Наиболее четко характер нового типа войны продемонстрировали сначала аннексия РФ весной 2014 г. территории Автономной Республики Крым, а затем — поддержка местных радикальных элементов и полномасштабное вторжение российских подразделений в восточные области Украины.
Хотя каждый конкретный элемент этой «гибридной войны» не нов по сути и использовался почти во всех войнах прошлого, однако уникальны согласованность и взаимосвязь этих элементов, динамичность и гибкость их применения, а также возрастание значения информационного фактора. Причем информационный фактор в отдельных случаях становится самостоятельной составляющей и оказывается не менее важным, чем военный.
Хотя многие ученые и исследователи указывают на «гибридный» характер этой войны, концептуализация в этом смысле неоднозначна и неполна. Так, в западной научной мысли ориентировочно уже с середины 2000-х годов появляется понятие «гибридная война», однако во многих случаях она толковалась в других терминах и понятиях, чем это наблюдается теперь. Для характеристики современного противостояния Украины и России могут быть применены такие понятия, как «неконвенциональная война» (unconventional warfare), «нерегулярная война» (irregular warfare) или «смешанная война» (compound warfare), или же спонсируемые государством «гибридные войны» (State-Sponsored Hybrid). Во всех них указывается на «размывание» очертаний военного конфликта и вовлечение в него невоенных средств, которые в обычном состоянии не имеют прямого отношения к классическому военному противостоянию.
Однако меры, которые использовала Россия для осуществления агрессии против Украины, во всей их полноте так и не были до конца концептуализированы ни отечественными, ни западными учеными. Сам генезис формирования российской концепции «гибридной войны», этапы ее развертывания, составляющие , состояние реализации «гибридного» противостояния в Украине и возможные направления противодействия планам Российской Федерации в этой сфере должны быть дополнительно исследованы и проработаны.
Геополитический реванш: от идеи к стратегии
Главное в нынешнем противостоянии Украины и РФ заключается в том, что оно является логическим завершением долгосрочной «геостратегии реванша», которую долго нарабатывала Москва.
Сам генезис российского феномена «гибридной войны» относится к периоду переосмысления Россией своего места в мире и регионе. Главной характеристикой ельцинского периода утрат геополитических позиций, международно-политической статусности и влиятельности было переформатирование европейского геостратегического пространства, которое завершилось значительным расширением НАТО и ЕС. При этом даже объективные составляющие соответствующих геоэкономических, а тем более геополитических тенденций воспринимались преимущественно сквозь субъективную призму обид и ностальгию по утраченному. В концентрированном виде эту ностальгию еще в 2005 г. высказал В.Путин в послании Федеральному Собранию Российской Федерации: «…Мы должны признать, что распад Советского Союза стал наибольшей геополитической катастрофой столетия. Для российского же народа он стал настоящей драмой. Десятки миллионов наших сограждан и соотечественников оказались за пределами российской территории».
Можно даже сказать, что во многом реваншистские геополитические настроения В.Путина и его жесткая позиция к любым «революционным» политическим изменениям обусловлены его личностным опытом: он видел разрушение Берлинской стены, с которым уничтожался весь мир, в котором Путин разбирался и считал своим.
Именно приход к власти В.Путина можно считать началом поиска Москвой собственной «геостратегии реванша», целью которой является комплекс задач, ключевая из которых — постепенное, но неуклонное восстановление российского влияния и значимости на международной арене. Однако в более чем непростых международных условиях, а также учитывая существенную нехватку необходимых ресурсов (от сугубо военно-экономических до информационно-коммуникационных), базой российской «геостратегии реванша» мог быть лишь асимметричный подход.
Период с 2001-го по 2014 гг. можно причислить ко времени поиска форм и методов, которые помогли бы реализовать соответствующие геополитические замыслы. При этом параллельно проводилась и «геополитическая мобилизация» населения государства. Она реализовывалась через классические механизмы навязывания собственному народу образов «внешнего врага», ощущения России как «осажденной крепости» и общее восстановление антизападной (преимущественно антиамериканской) риторики.
Смену политических режимов на территориях СНГ (в Грузии, Украине, Молдове, Киргизии), скорее всего, Россия воспринимала как инспирированную извне угрозу ее идеям геополитического реванша. Это вынудило РФ интенсивнее готовиться к новому большому противостоянию. Тем более что идея «большой войны», о которой еще недавно говорил советник президента РФ С.Глазьев, очевидно, действительно является господствующей в нынешнем российском истеблишменте. И вывод С.Глазьева также, скорее всего, доминирующий среди этих кругов: Россия к такой новой войне не готова (и готова не будет), а значит, должна спровоцировать ее раньше и достичь своих задач уже теперь.
Очевидно, проблемой некоторое время оставался вопрос, как реализовать собственные идеи в условиях довольно ограниченной (а во многом показной) боеготовности, сдерживающих факторов международного права, геополитического статус-кво и как следствие — неготовности реального рразвязывания полномасштабной войны. Можно предположить, что ориентировочно в середине 2000-х гг. такое решение было найдено: «асимметричные ответы» в рамках более масштабной «гибридной войны».
Уместно отметить, что РФ не создала свою стратегию с нуля. Здесь наблюдается определенная преемственность советских практик. Некоторые исследователи относят истоки российских практик «гибридных войн» к 20-м годам XX в. (методы «активной разведки»). Однако, по нашему мнению, целесообразнее обратить внимание на финальные этапы советско-американского противостояния во время холодной войны. Тогда в ответ на анонсированную США программу Стратегической оборонительной инициативы (СОИ) М.Горбачев 12 октября 1986 г., во время пресс-конференции в Рейкьявике заявил: «Ответ на СОИ будет. Асимметричный, но будет. При этом нам не придется жертвовать значительным».
В январе 2013 г. в Москве состоялось общее собрание Академии военных наук, на котором выступил начальник ГШ ВС РФ генерал Валерий Герасимов. Это был своеобразный итог длительной работы военных аналитиков и специалистов-генштабистов, которые какое-то время концептуализировали указанную проблему и искали механизмы ее решения. Именно доклад генерала Герасимова — своеобразная «точка невозвращения» в манифестации российских взглядов на современную войну. В ней было указано на то, как должен разворачиваться современный военно-политический конфликт, какие элементы в нем должны быть задействованы и на каких этапах. В докладе подчеркивалось возрастание роли невоенных методов давления на противника, прежде всего через политический, экономический и гуманитарный элементы. Информационное же противоборство вообще определялось как сквозная деятельность на всех этапах конфликта: его зарождения, сопровождения и в постконфликтный период. Обращается внимание и на «асимметричные меры», к которым были причислены деятельность подразделений специального назначения, развитие внутренней оппозиции, а также неуклонный рост информационного влияния на объект нападения.
Многое из того, о чем говорил в своем выступлении генерал Герасимов (это, в частности, важность невоенных методов давления, информационное противоборство и т.п.), уже использовалось сначала в Крыму, а затем и на востоке Украины. Таким образом, можно констатировать, что против Украины ведется полноценная война — «гибридная» по форме, «асимметричная» по содержанию.
Украинско-российская «гибридная война»: практика применения нового концепта
В целом правильный вывод начальника генштаба генерала Герасимова о войнах нового типа, а именно — что в таких войнах военные силы используются только на завершающих этапах — при условии правильно построенной кампании, оправдался в Крыму, однако не подтвердился на Донбассе.
Аннексия территории АР Крым во многом была удачной благодаря не только подробно разработанному плану действий, но и верно выбранному моменту для его реализации. Это, в частности:
— ослабление центральной власти и частичное «безвластие» на фоне смены власти;
— рост разногласий (а скорее — актуализация уже имеющихся) между Центром и регионами;
— неудовлетворительное психологическое и материально-техническое состояние украинских структур безопасности;
— антагонизм между разными силовыми структурами;
— особенно активная информационно-пропагандистская работа России именно в Крыму на протяжении всех лет независимости Украины.
Все это обусловило если не идеальные, то очень близкие к ним условия проведения специальной операции по аннексии Крыма. Однако уже в событиях, разворачивавшихся в регионах Восточной Украины, значительное количество этих условий не выполнялось, что вынудило Россию перейти к формату традиционного военного вторжения.
И именно масштабное введение военной техники в разных формах (прямой переброс через границу, завоз через «гуманитарные конвои»), однако при полном отрицании такого введения, существенно отличает украинско-российский конфликт от всех других. Безусловно, тактика вооружения террористов, воюющих против твоего противника, далеко не нова. Однако нынешняя ситуация по-своему уникальна и буквально беспрецедентна. Это проявляется, прежде всего, в военном и военно-техническом планах.
Приоритетный характер приобрели действия российских разведывательно-диверсионных групп, совершение террористических актов и применение партизанских методов борьбы с вовлечением в них так называемых ополченцев из местного населения и криминалитета, а также российских наемников. Применяются против украинской армии и батальонные тактические группы российских войск. В частности, это наблюдалось в боях под Иловайском во второй половине августа.
Довольно высокой остается угроза открытия второго фронта на юге Украины (в частности, с юга Ростовской области) в западном направлении с целью создать сухопутный коридор на Крым, а при благоприятных условиях — даже выйти на соединение с Приднестровской Молдавской Республикой.
Россия использует конфликт на востоке Украины и для испытаний нового оружия, отрабатывания новых тактических приемов ведения боевых действий и получения военными частями и подразделениями боевого опыта. На Донбассе воевали силы спецназа почти из всех регионов России. По ротационной схеме в зоне конфликта действуют и подразделения воздушно-десантных войск, морской пехоты.
Таким образом, Россия использует Восточную Украину как большой полигон, на котором оттачивает на практике новые методы и средства ведения войны. И трудно не согласиться с президентом Литвы Д.Грибаускайте, заявившей: «Украина сейчас борется ради всего мира, ради всех нас. Если террористическое государство, которое ведет открытую агрессию против своего соседа, не остановить, она распространится на Европу и дальше».
Кроме сугубо классических военных методов, Россия в рамках «гибридной войны» едва ли не впервые масштабно использовала концепцию «войны трех кварталов». Ее суть сводится к тому, что современный воин должен быть готов: в одном квартале — вести общевойсковой бой, во втором — осуществлять полицейские функции, в третьем — выполнять гуманитарные миссии. Еще в 1991 г. израильский полемолог М. ван Кревельд определил характерный для современного «постпостмодерного» периода тип войн как «нетринитарные», «поскольку они не укладываются в тройственную схему: правительство — армия — население».
О смене парадигмы войны в смысле вовлечения в нее невоенных структур говорит и
Ф. ван Каппен: «Гибридная война» — это смешение классического типа войны с использованием нерегулярных военных формирований. Государство, которое ведет «гибридную войну», реализует договор с негосударственными исполнителями — боевиками, группами местного населения, организациями, связь с которыми полностью отрицается. Эти исполнители могут делать такие вещи, которые само государство делать не может… Всю грязную работу можно переложить на плечи негосударственных формирований».
Концепция «войны трех кварталов», которую реализует Россия на территории Украины, наглядно демонстрирует справедливость приведенных соображений. Особенно это стало очевидным во время аннексии Крыма. Однако там указанная концепция была реализована не в «пространственном», а во «временном», к тому же «обратном» ее измерении. Сначала «зеленые человечки» появились в Крыму как исполнители квазигуманитарной миссии по обеспечению «прав русского/русскоязычного населения». Однако постепенно перешли к выполнению функций квазиполицейских по обеспечению нужного Москве проведения «референдума». Вскоре они уже выполняли и квазвоенные функции по силовому навязыванию выполнения результатов «референдума».
Однако российская «военно-криминальная» кампания, прошедшая в Крыму почти бескровно, на востоке Украины превратилась в настоящую трагедию. Попытка повторить крымский успех захлебнулась в полномасштабном вооруженном противостоянии. Соответственно, Россия вынуждена возвращаться к классическим сценариям «замороженных конфликтов» наподобие карабахского или приднестровского.
Энергетическая составляющая «гибридной войны»
Важным элементом ведения «гибридной войны», что наглядно продемонстрировала российская агрессия, является и влияние на жизнедеятельность общества. При этом энергетическая инфраструктура стала предметом особого внимания со стороны агрессора, поскольку ее захват (или разрушение) не только наносит значительный экономический ущерб, но и угрожает устойчивому функционированию системы жизнеобеспечения общества в целом.
Следует отметить, что использование потенциала энергетики как «энергетического» оружия было открыто провозглашено в 2003 г. в Энергетической стратегии Российской Федерации до 2020 г.: в документе отмечалось, что мощный топливно-энергетический комплекс России «является базой развития экономики, инструментом осуществления внутренней и внешней политики». И это не просто декларация намерений, а реальный инструмент влияния, который Россия неоднократно использовала в своих интересах (в том числе через ослабление всеми способами энергетической инфраструктуры потенциальных противников).
Примером этого является почти синхронные подрывы энергетической инфраструктуры, которые прекратили поставки природного газа и электроэнергии в Грузию в январе
2006 г., что стало элементом дальнейшего давления на Грузию. Взрыв на газопроводе в Туркменистане в апреле 2009 г. помог России приостановить действие неудобного для нее договора с Туркменистаном и фактически устранить конкурента с европейского рынка. Так в 2006 г. был остановлен на ремонт нефтепровод, обеспечивавший поставки нефти на нефтеперерабатывающий завод в Мажейкяй в Литве, причем именно в момент, когда Литва решила продать завод польской компании.
Очевидно, что Россия совершенно сознательно использует атаки против критической инфраструктуры, в частности энергетической, как для достижения своих целей в политической и экономической сферах, так и для снижения военно-экономического потенциала государства в самые сжатые сроки.
Все это можно увидеть и в украино-российском противостоянии. При этом энергетическая инфраструктура (из-за своего географического рассредоточения) может косвенно нести угрозу объектам, расположенным далеко от места непосредственной атаки. Так, аннексируя Крым, военные подразделения Российской Федерации фактически получили контроль над украинскими энергетическими объектами, которые находятся за пределами административных границ Крыма. Вследствие этой аннексии у Украины не просто были захвачены объекты энергетики и территории Крыма, а посредством захвата энергетической инфраструктуры (трубопроводов и компрессорных станций) фактически украдены нефтедобывающие поля на шельфе и непосредственно природный газ в объеме 2 млрд куб. м ежегодно.
В дальнейшем этот элемент ведения «гибридной войны» еще с большим размахом агрессор использовал в отдельных районах Луганской и Донецкой областей. Целенаправленными действиями фактически были разрушены многие угледобывающие предприятия, блокировалась и разрушалась транспортная инфраструктура. В свою очередь, это привело к проблемам с поставкой уже добытого угля потребителям, прежде всего — на тепловые электростанции, что стало вызовом для стабильного функционирования всей объединенной энергетической системы Украины. Как следствие ухудшилась и социально-экономическая ситуация не только в восточных областях, но и во всей Украине. Кроме того, это сформировало долгосрочный вызов энергетической безопасности государства в целом.
Дальше в работу пошла информационная составляющая «гибридной войны»: принятые украинским правительством антикризисные решения в энергетической сфере были активно использованы для формирования негативного отношения к органам государственной власти, должностным лицам и руководству государства. Эта же информация активно использовалась и для формирования негативного имиджа Украины среди стран-соседей и партнеров Украины.
Информационная составляющая «гибридной войны»
Хотя военная составляющая конфликта объективно остается основным фактором ее развертывания, масштабы применения информационной составляющей все больше увеличиваются. О масштабах информационной войны, развернутой Россией против Украины, наиболее точно сказал Главнокомандующий объединенных Вооруженных сил НАТО в Европе Ф.Бридлав: «Это самый удивительный информационный блицкриг, который мы когда-либо видели в истории информационных войн».
Информационный фронт «гибридной войны» разворачивается сразу на нескольких направлениях. Прежде всего:
1) среди населения в зоне конфликта; 2) среди населения страны, против которой осуществляется агрессия, однако территория которой не охвачена конфликтом; 3) среди граждан страны-агрессора и 4) среди международного сообщества.
Хотя информационная составляющая действительно стала сквозной темой «гибридной войны», однако она выполняет не самостоятельную, а вспомогательную роль, в большей степени сопровождая военную фазу операции. Однако в украинском случае мы имеем дело не просто с враждебной пропагандой, а с тем, что специалисты-информационщики справедливо характеризуют как «войну смыслов» (начало которой можно условно отнести к 2006–2007 гг.). Для ретрансляции этих смыслов задействовано все множество каналов донесения информации. Основным структурным элементом в этой войне становятся симулякры — образы того, чего в реальности не существует. Примером таких симулякров являются: «фашисты в Киеве», «зверства карательных батальонов», «распятые мальчики», использование Украиной запрещенных вооружений. Стратегическая цель эксплуатации этих симулякров — заменить объективное представление целевых групп о характере конфликта «информационными фантомами», необходимыми агрессору.
Активная фаза военного противостояния, начавшаяся с конца февраля — начала марта 2014 г., сопровождалась тактической информационной поддержкой, которая точно так же использовала приемы построения и эксплуатации симулякров. Украине удалось довольно быстро адаптироваться и частично отреагировать на этот вызов. «Крымская кампания» показала слабость российской информационной составляющей их версии «гибридной войны» — она не выдерживает постоянного придирчивого медиа-взгляда.
Соответственно, едва ли не первое, что сделали различные «ополченцы» и «зеленые человечки» на оккупированных территориях, — это отключили украинские телеканалы и массированно включили российские. Формирование единого и полностью контролируемого информационного пространства — очевидная стратегия развертывания информационной составляющей конфликта со стороны агрессора. Так что неудивительно, что уже во время событий в отдельных городах Донецкой и Луганской областей боевики наладили процесс поиска проукраинских стримеров и систематически препятствовали их деятельности (например, ситуация с луганскими стримерами или журналистами интернет-телевидения).
Важно отметить, что Российская Федерация развернула один из фронтов «гибридной войны» и против граждан своего государства, формируя там модель поведения, которое во многом отвечает мессиджам федеральной прессы (ей полностью доверяют почти 60 % россиян). Нежелание значительного количества граждан России посмотреть на вещи с другой точки зрения обусловлено и страхом возникновения когнитивного диссонанса между действительностью, формируемой российскими СМИ, и реальными событиями. Так что во многом о россиянах действительно можно сказать как о народе, который «первым пал под натиском собственного телевидения».
Еще один важный информационный фронт — внешний. Масштабы деятельности «фондов», «культурных обществ», «аналитических центров» и просто «экспертов» пророссийской направленности в Европе, а также деятельность канала RT, действительно значительны. Однако даже тут сказывается общая концепция «гибридной войны» «по-русски»: часть таких экспертов просто выдумывают, а от их имени публикуют необходимые комментарии и выводы — последний такой случай был с выдуманным немецким экспертом.
Сейчас обеспокоенность масштабами российского информационного проникновения проявляют и страны Европы. В 2014 г. в Латвии был создан Центр стратегических коммуникаций НАТО (NATO Strategic Communications Centre of Excellence), среди задач которого — обеспечить адекватный ответ на попытки других стран повлиять на информационное пространство членов НАТО. Важность развития стратегических коммуникаций была подчеркнута и после саммита НАТО в Уэльсе. В частности, там прямо отмечалось, что созданный центр должен заниматься вопросами «гибридной войны». На силы Центра в противодействии российской пропаганде надеются и в отдельных странах, в частности в Польше и странах Балтии. Уже несколько предупреждений российскому иноязычному телеканалу RT сделал британский медиарегулятор Ofcom за нарушения во время освещения украинского кризиса.
Важным трансграничным пространством ведения информационного противоборства стала сеть Интернет. Разные реальные и мнимые «хактивисты», «киберпартизаны», «киберополчения», а также специальные подразделения различных ведомств безопасности для ведения противостояния в киберпространстве — все они становятся важным элементом кибератак, а также проведения специальных психологических операций в социальных сетях и сети Интернет в целом (например, организация российскими спецслужбами протестов внутренних войск под администрацией президента в октябре
2014 г.)
Однако полностью завоевать информационное пространство России не удалось — многие пропагандистские заявления со стороны российского телевидения по украинской тематике быстро опровергали сами интернет-пользователи, которые все чаще становятся «рядовыми информационных войн».
Выводы для Украины
Еще в 1975 г. британский ученый-международник Э.Макк сделал важный вывод: в большинстве современных ему конфликтов сильные страны не потерпели военное поражение, они потерпели поражение в политическом смысле — не сумели навязать свою волю противнику. Политическая победа слабой стороны заключалась в том, что ей — путем применения асимметричных способов ведения военных действий (преимущественно партизанских) — удавалось истощить волю сильного врага к продолжению войны и достижению поставленных целей.
Соответственно, и двойная задача Украины в нынешнем асимметричном противостоянии — двухмерная. Во внешнем измерении — не поддаться на навязывание нам внешней, бесспорно деструктивной для нашей государственности, политической воли Кремля, однако при этом — истощить противника. А в измерении внутреннем — обеспечить доминирование нашей политической воли в проблемных регионах, не допуская, чтобы они истощили нас экономически и политически.
Вместе с тем, нынешняя приоритетная задача — дать эффективный и содержательный ответ прежде всего на военную, а также на информационную агрессию против нашего государства.
В военной сфере многое будет зависеть от внешних факторов (в частности международной помощи). Скорее всего, Украина будет и впредь нуждаться в существенной поддержке со стороны своих партнеров именно в военной сфере, чтобы быть готовой к военному отпору в случае дальнейшей эскалации военной компоненты «гибридной войны».
Не менее важна задача формирования системы анализа угроз и защиты критической инфраструктуры. Так, очевидно, что защита объектов энергетической инфраструктуры (особенно в зоне, приближенной к АТО) должна стать одним из приоритетов для государства. Учитывая важность энергетической инфраструктуры для жизнедеятельности общества, ее система защиты должна иметь должный уровень. Поскольку сейчас большинство субъектов хозяйствования в энергетическом секторе частные, ответственность за обеспечение защиты критической инфраструктуры страны должны нести как соответствующие органы государственной власти, так и частный сектор (операторы энергетической инфраструктуры). При этом другие заинтересованные субъекты, в частности местные органы власти и население, также должны привлекаться к деятельности в этой сфере.
Более целостной должна стать реакция и на информационную агрессию. Уже принят ряд мер преимущественно ограничительного характера, однако едва ли это может стать исчерпывающим ответом на такие вызовы. Многое будет зависеть от медиа-сектора и общественных активистов, поскольку львиную долю российского агитпропа государство ограничить часто не в состоянии. Однако мы должны создать условия, при которых все это заменит качественный отечественный информационный продукт. Должна быть усилена и реализация государственной информационной политики на оккупированных российскими войсками территориях.
Далеко не полностью использован потенциал информационного сопротивления на внешней арене: МИД Украины хотя и делает много, однако вряд ли сможет закрыть все проблемные направления. Ускоренной реализации требует создание эффективного иновещания — следует признать, что на сегодня оно существует больше де-юре, чем де-факто. Активнее должны использоваться инструменты публичной дипломатии.
Мы должны прекратить игнорировать сложность работы в российском информационном пространстве, хотя последнее Россия активно закрывает от каких-либо сторонних участников. Пример этого — последние законодательные решения по ограничению доли иностранной собственности в СМИ. В интернет-пространстве активную деятельность развернул Роскомнадзор, который прямо занимается цензурой. Однако, несмотря на это, Украинское государство должно найти механизмы информационного взаимодействия с российской аудиторией.
Противостоять России в «гибридной войне» будет трудно. Противник готовился к этому противостоянию годами и четко знает, чего хочет. Однако государство должно научиться противодействовать вызовам «гибридной войны». Если это противостояние не будет выиграно, мы всегда будем иметь дело с самовосстанавливающей гидрой, которая появляется на месте уже якобы побежденного противника.
Источник: Владимир Горбулин, для Зеркала недели
