Царство стоп-листов. Рассказ экс-редактора путинского телевидения

Источник: Дмитрий Волчек, для Радио Свобода

Савеловский суд Москвы в феврале 2019 года рассматривал дело, связанное с иском бывшего шеф-редактора программы «Вести» Дмитрия Скоробутова к его бывшему подчиненному, режиссеру монтажа Михаилу Лапшину. Скоробутов утверждает, что ночью 17 августа 2016 года Лапшин напал на него на рабочем месте – в эфирном комплексе канала «Россия-1» – на почве гомофобии и производственных отношений: Дмитрий был недоволен низким качеством работы режиссера монтажа.

Это была необычная ночь. По словам Скоробутова, выпускающая бригада Андрея Кондрашова (тогда – директор «Вестей») забыла сделать 20-минутный выпуск программы, и Скоробутову, который оказался в тот вечер единственным шефом «Вестей», пришлось готовить спецвыпуск.

В эфире обнаружился режиссерский брак – «картинка» не соответствовала текстам, которые читал ведущий. Скоробутов сделал замечание Лапшину и после эфира решил написать докладную. В этот момент, как говорит Скоробутов, Лапшин напал на него и избил. В НИИ скорой помощи имени Склифосовского у шеф-редактора «Вестей» диагностировали сотрясение головного мозга, черепно-мозговую травму, ушибы головы. Но его начальство, в частности Андрея Кондрашова, интересовало только одно: чтобы история не вышла за пределы ВГТРК (государственный медиахолдинг, в который входит канал «Россия-1»).

Дмитрий пытался решить конфликт внутри компании, где работал 15 лет, но сразу же получил угрозы от Кондрашова: «Я вас уволю, если вы пойдете в полицию или суд против Лапшина». Самого Лапшина утром 17 августа срочно отправили в отпуск; на допросе в полиции режиссер монтажа оказался лишь 28 октября.

Когда Скоробутов был вынужден обратиться в суд, его уволили. Больше двух лет идут суды – и по факту избиения, и из-за незаконного увольнения. Лапшину дали возможность доработать до конца контракта, Кондрашов (который на допросы в суд не является) снял фильм «Путин» и был назначен первым заместителем гендиректора ВГТРК, а Дмитрий потерял средства к существованию и не может найти работу. После его встреч с иностранными журналистами (Радио Свобода рассказывало о его истории в 2017 году) он стал замечать за собой слежку, а в социальных сетях ему поступают угрозы.

16 лет Дмитрий Скоробутов провел на телевидении. В 2000 году, его, молодого сотрудника радио «Европа Плюс», пригласил в программу «Намедни» Леонид Парфенов, потом Дмитрий ушёл в «Международную панораму» Александра Гурнова на ВГТРК. В 2006 году его назначили шеф-редактором программы «Вести». «Я оказался самым молодым шефом новостей – мне было 26 лет», – говорит Дмитрий. Он был убежденным сторонником Путина, но политические события последних лет заставили его пересмотреть прежние взгляды.

О судебных делах и о том, что представляет собой ВГТРК, Дмитрий Скоробутов рассказал Радио Свобода.

– Вы были начальником, а Лапшин – вашим подчиненным, мелкой сошкой. Почему руководство ВГТРК оказалось на его стороне?

​– Думаю, что эту ситуацию срежиссировали. Хотели убрать меня с позиции шеф-редактора «Вестей», потому что я перестал быть управляемым: обходил запреты на некоторые темы, игнорировал некоторые указания из так называемых «стоп-листов» – что давать в эфир, что не давать. То есть пытался бороться с редакционной политикой, с цензурой и пропагандой, особый акцент делал на социальных темах, которые были под запретом в «Вестях». Плюс к этому требовал для своих сотрудников увеличения зарплат, предоставления отпусков, более мягкого рабочего графика. Это раздражало мое начальство. Как мне позднее намекнули, было принято решение, что меня нельзя убрать официально – нет никаких претензий, надо спровоцировать конфликт и создать предлог для увольнения.

– После конфликта вас предупреждали, чтобы вы никому ничего не рассказывали, но вы встретились с иностранными журналистами и заметили за собой слежку, стали получать угрозы…

​– Несколько раз, когда я давал интервью иностранным СМИ, выставляли «наружку». Это было в одном из кафе на Маросейке: за соседним столом сидел человек и слушал, о чем мы говорили с корреспондентом крупного европейского СМИ. И она, моя коллега, сказала: «Дима, за твоей спиной – мужчина, которого я вижу на наших встречах уже третий раз». А бывший коллега, который сам когда-то работал в ФСБ, позднее сказал, что это – нормальная практика. Я же был не только шефом «Вестей», но и руководителем пресс-службы «Русского географического общества». Работал с аппаратами Путина и Шойгу. А угрозы я получил практически сразу, как только мне удалось начать уголовный процесс, – в сентябре 2017 года. Это совпало с моими ходатайствами о вызове на допрос Кондрашова. Были и гомофобные угрозы, и угрозы убийством, и встречу с ФСБ обещали, и рекомендовали бежать из России. Адвокат меня не защищала, всё делал сам. А сейчас опять по новой – ведь уголовный суд возобновился.

– Чего вы хотите добиться в суде?

​– Я – человек принципиальный. Уголовное дело доведу до конца, несмотря на угрозы и давление. Моя цель – наказать человека, который на меня напал. Если это не сделало руководство «Вестей», ВГТРК, это сделаю я. Хотя в России я уже исчерпал все средства юридической защиты, поэтому вынужден обращаться в Европейский суд по правам человека. В отношении меня наше государство допустило уж слишком много нарушений: от полиции до судов и прокуратуры, не говоря уже о физическом насилии: в апреле 2017 года я был избит повторно. Уголовное дело не возбудили. Об этом меня не уведомили. Только с помощью заместителя министра внутренних дел и депутата Госдумы ​мне удалось узнать, что вообще происходит в полиции в отношении меня.

– Вы остались без средств к существованию из-за этого дела?

– Да, меня лишили всего, включая пособия по безработице. Знающие люди комментируют это так: «Дима, скорее всего, команда была с высокого верха, иначе официальные структуры вели бы себя иначе». Ни в какие СМИ меня не берут, естественно. Не берут никуда. Мы были вынуждены продать квартиру, чтобы хоть как-то мне выжить, но и этих денег уже нет. Гендиректор ВГТРК Добродеев обещал перекрыть кислород – эти его слова мне передали два человека: бывшая адвокат, непонятно чьи интересы защищавшая, и замдиректора «Вестей». Еще одна коллега, бывшая ведущая программы «Время», где когда-то работал Добродеев, сказала: «Дима, я вам сочувствую: Добродеев – мстительный человек».

– 10 лет вы были шеф-редактором «Вестей» – в то самое время, когда все сильнее закручивались гайки. Как вам определяли курс, что нужно говорить, что не нужно?

​– Гайки стали закручивать в 2010 году – тогда у нас появились «стоп-листы». Обычный лист бумаги – план выпуска «Вестей»: российские новости, международные, новости «в развитии», и финальная часть – «стоп-лист»: фамилии конкретных людей или какие-то события, которые нельзя давать в эфир. На основе этого и верстался выпуск. Я, как шеф-редактор, имел возможность выбирать, что дать в эфир, что не дать. Политическая повестка определялась, конечно, не в редакции, а в Кремле. Всем известный факт: по четвергам главные редакторы информационных программ, руководители телеканалов собираются в Кремле у Алексея Громова, который курирует традиционные СМИ – телевидение, печатную прессу, и он даёт, так скажем, «общий контекст», а в редакциях уже конкретика: что и как. В четверг – летучка в Кремле, в пятницу – наша редакционная. Когда решались оперативные вопросы, например, по Крыму или Донбассу, звонили из Кремля руководству ВГТРК, а я получал указания от директора «Вестей» или его зама: «Дима, делаем так или не так». Исключение составляло Министерство обороны. Может быть, потому что я работал с Сергеем Шойгу (он мой земляк, красноярец, мы знакомы лично) и об этом знали: звонили на мой мобильный из пресс-службы Минобороны и давали указания. Я должен был успеть во время выпуска «Вестей» выдать в эфир то, что они просили.​

– Можете вспомнить самый нелепый, абсурдный запрет?

​– Это запрет на новость о юбилее британской королевы. Мы понять не могли, в чем виновата Елизавета II. Естественно, за этим крылся политический подтекст, осложнение отношений Лондона и Москвы. Видимо, кто-то наверху решил отомстить англичанам –убрать королеву из эфира. Смешно. Когда Россия ввела эмбарго на продовольствие из Евросоюза, цены в магазинах начали расти. И в стоп-листе тут же: не даем в эфир рост цен на продукты и проверки в торговых сетях. Я пошел к замдиректора «Вестей»: «Володя, я это покажу». Говорит: «На твой страх и риск, если позвонят из Кремля, виноватым будешь ты». Были разные запреты, например, Киркорова не показывать. Почему его – не знаю. Просто в стоп-листе стоит фамилия Киркоров. Потом был запрет на цитирование «Викиликс» как источника. Были запреты по конкретным чиновникам. Павел Астахов был месяца два в стоп-листе. Рогозин. Священник Глеб Грозовский. Однажды даже Бастрыкин, председатель Следственного комитета, попал в стоп-лист. Почему он – можно только догадываться. Дело ЮКОСа в Стокгольмском арбитраже. Волнения крымских татар после событий 14-го года. Естественно, малайзийский «Боинг». Я вновь пошел к руководству: «Володя, голландцы ведут расследование, давайте дадим как международную новость, 30–40 секунд!» – «Нет, у нас запрет на «Боинг!» – «У вас запрет, а я покажу». Я почитал иностранные источники, написал коротенькую новость и выдал в эфир. Это сейчас я говорю открыто, а тогда даже коллеги не замечали, что в наших выпусках «Вестей» в эфир выходит то, что показывать нельзя.

– Часто приходилось вот так ходить к начальству и оспаривать запреты?

– Были еще подобные случаи. В Красноярске планировали построить вредное производство – чудовищный завод ферросплавов. Город бастовал, люди вышли на улицы. Я пошел уже к директору «Вестей»: «Я это покажу, это мой родной город, там протесты. Если там появится еще и завод ферросплавов, то город умрет». Он и так еле живой из-за КРАЗа – Красноярского алюминиевого завода, которым владеет Дерипаска. Экологическая ситуация в столице Сибири катастрофическая: там и онкология страшная, и смертность, и все остальное. Мне дали 40 секунд в эфире, чтобы я втиснул в них и протесты красноярцев, и визит омбудсмена Титова, которого туда отправил Путин для решения конфликта. В итоге сам Путин в 2013 году отменил решение о сооружении промышленного монстра. Ещё один случай – Иркутская область. Там в летнем лагере умирали дети. Отравление. Некачественная еда. Тоже запретили показывать. Я вновь у замдиректора «Вестей»: «Володя, надо показывать». Он: «Нет, мы не можем». Я всё равно показал, и ситуация получила резонанс. В Иркутск вылетели комиссии Минздрава и Роспотребнадзора, виновные были наказаны. Таких случаев много – меня действительно волновало, как живут простые люди, особенно в регионах, где ситуация очень тяжёлая. Ну и, как я понимаю, руководство сообразило: управлять мною сложно, а я уже был шефом «больших» выпусков – 11.00 и 14.00. Дневной прайм-тайм.

– Понятен запрет на «Боинг», но как объяснить запреты на показ чиновников, типа Бастрыкина или Рогозина?

​– Запрет на людей такого уровня принимался не в редакции, а на более высоком уровне. Никто же не скажет: «Дима, вот, в Кремле решили не показывать Бастрыкина, потому что он такой-сякой». Но причины мы понимали, если знали контекст. Чтобы убрать человека от народного гнева или, например, спрятать от очень высокого начальства, его просто выводят из информационного поля. Рогозин – понятно почему: скандалы всюду, где бы и чем бы он ни руководил. Астахов… Помните, в Карелии утонули дети? А он в больнице выжившим сказал: «Ну, детки, как поплавали?» Хотя и до этого его убирали из эфира. Такие решения принимали в Кремле. А почему в стоп-листах был Киркоров или разоблачающий всех подряд «Викиликс», я не знаю.

– В отличие от Киркорова, многие оппозиционеры в этих стоп-листах не три месяца, а пожизненно находятся…

​– Конечно! Алексей Навальный. Его даже нет в стоп-листе, просто мы знали, что Лёши не существует для государственных медиа ни в каком виде. Вообще. Андрей Малахов как-то читал текст, а на телесуфлёре – Навальный (редактор взял и написал). И на этой фамилии телезвезда спотыкается – он даже прочитать не смог. Массовые протесты молодежи, которые организовал Алексей, госканалы сначала не показали. Позднее, в итоговых программах, коротко: вот, граждане, оказывается, у нас школьники хулиганят – ботинки к столбам привязали. Безобразие какое! Но кто их вывел на улицы и зачем – тишина.

– При этом «болотные» протесты 2012 года кое-как показывали.

– Это же беспрецедентный случай! Сто тысяч человек в пяти метрах от Кремля! Был момент растерянности. Подозреваю, что в Кремле немножко испугались.

– С 2014 года главная тема российского телевидения – Украина. Почти все ток-шоу посвящены Украине или Сирии, международные темы вытеснили всё остальное, как будто в России ничего не происходит. Какие вы получали указания по поводу Украины?

​– Поначалу был полный хаос. Так получилось, что в тот роковой вечер, 20 февраля 2014 года, я был единственным шефом на канале. Звоню руководству: «Вы знаете, что происходит в Киеве? Там сейчас Янукович в отставку уйдёт!» Ответ: «Ой! Нам не до того! У нас Олимпиада в Сочи!» Звоню Лукину – представителю России на переговорах. «Ой! Мне некогда!» – и бросает трубку. Потом хаос усилился: то украинцев называем фашистами, то не называем, то про Бандеру говорим, то не говорим, то «Новороссия», то республики Донбасса. Шатание и брожения были такими, что я иногда не имел вообще никаких вводных по Украине. Потом всё стало более-менее ясно. Каждый вечер я получал сводку новостей «Новороссии»: лист бумаги формата А4, в котором подробно расписано, кто на кого напал, у кого, где и какая военная техника и так далее. Пару раз такие сводки мне передавал директор «Вестей» Женя Ревенко.

Я распределил нагрузку внутри выпуска: кто-то из редакторов курирует Сирию, кто-то – Украину. Но мы так устали от Украины, что у одной из сотрудниц был нервный срыв. Тогда шли гуманитарные конвои МЧС из Подольска в Донецк и Луганск. И как-то вышла очередная колонна, номер которой МЧС не прислало. Прошу редактора: «Считай, какой по счету конвой». Она начала перечитывать тексты предыдущих выпусков и нашла предпоследнюю цифру: кажется, 41-й конвой. Написала и сорвалась: «Я устала уже от этой Украины! Не могу! Делай со мной, что хочешь: режь, убивай, но я больше не буду про неё писать!» Даже мы, казалось бы, ко всему привыкшие сотрудники госканала, уставали. Колоссальная психологическая нагрузка! Была же еще и Сирия. Очень тяжело: физически, морально. Что касается Украины, то лично для меня – это трагедия. Мой дед – украинец. Меня пополам разрезали, и всё: я не знаю, как с этим быть. Но, кстати, есть другой пример: один из моих ведущих, родом из Горловки, которую почти уничтожили. А он читает об этом с каменным лицом. Говорю ему: «Олег, это же твой родной город!» Отвечает: «Ну и что?»

– А как определяется приоритет новостей?

– Путин и Медведев – первая новость. Приоритет – президент и премьер-министр.

– Может быть, у вас были ситуации, когда первые лица противоречили друг другу, а вам нужно выдать это в эфир?

– Была одна история. Невероятная, на мой взгляд: фактически конфликт между Путиным и Медведевым. Оба говорили про скоростную трассу Москва – Петербург, которую прокладывали через Химкинский лес. Местные жители бастуют. Евгения Чирикова – лидер протеста. Вечером Медведев, который тогда был президентом, говорит, трассы не будет – лес не рубим. Среди ночи, когда я готовил утренние выпуски, заявление Путина – он был на Дальнем Востоке: трасса будет – лес рубим. Президент сказал одно, премьер – другое. Что дать в эфир и как? Нельзя показать, что возник конфликт; нельзя не показать заявления обоих. Руководство «Вестей» спит. «Путин-ТВ» (так мы называли отдел, который делал «паркет» – новости из Кремля и Белого дома) в панике: Дима, мы не знаем! Ты – шеф, ты и решай! Куратор утренних выпусков – Воронченко плавает с моими коллегами в лодке на Дальнем Востоке. Туда её отправили одновременно с Путиным. Мне пришлось написать такой текст между двумя синхронами – президента и главы правительства, что получалось: оба вроде бы говорят одно и то же, но вроде бы разными словами. И лес цел, и трасса строится, и никаких противоречий. Тогда в эфире работала Вера Тарасова – губы и руки тряслись, когда читала эту новость. В итоге мы всё сделали правильно, как оказалось.

– В таких ситуациях, когда постоянно идут противоречивые указания, неизбежны оплошности в эфире. Помните такие случаи?

​– У меня ошибок не было. Чутьё. Интуиция. А коллеги иногда ошибались очень серьезно. Но кого-то просто прикрывали. На ВГТРК искалеченная система подбора кадров: родственников берут, любовников, любовниц. Профессионалов не ценили – ценили близость к руководству. В том же августе 16-го мой коллега, «свежий» шеф, забыл дать семиминутный репортаж о Путине. И ничего – его прикрыли, поскольку он до этого был редактором Кондрашова, который руководил «Вестями». Мне передали реакцию Кондрашова: «А что такого? Ну, с каждым бывает». Если бы другой шеф не дал Путина, ему бы отрубили голову прямо в редакции. Однажды тот же Кондрашов забыл записать выпуск на Дальний Восток. Это случилось как раз в ту ночь, когда меня избил коллега. Мы делали этот выпуск, потому что вся бригада Кондрашова просто ушла с работы: «Ой, а мы забыли!» Мне позвонила главный выпускающий режиссер канала: «Дима! Караул! У нас дыра в эфире – 30 минут на всех дублях». Дубли – это зоны вещания канала «Россия-1»: Дальний Восток, Якутия, Сибирь, Урал и половина европейской части России, СНГ и более 50 иностранных государств. И на всём этом огромном пространстве в эфире канала «Россия-1» – получасовая дыра. И мы в час ночи выходили в прямом эфире. Это был кошмар! Ведущий-стажёр, который запинался на каждом слове, режиссер монтажа Лапшин, который не отличал вице-премьера Голодец от закуски «холодец», брак в эфире. Я это запомню на всю жизнь. Бригада Кондрашова, которая делала главный выпуск в 20.00, «забыла» и ушла домой. Всё просто. То есть небрежность в работе даже на таком уровне. Я молчу о качестве текстов, которые писали полуграмотные редакторы, о ведущих, которые ударение не могли поставить. «Вести» деградировали: с точки зрения журналистики, фактологии, русского языка, образования сотрудников. Даже если бы меня не избили, я ушел бы все равно: работать в такой непрофессиональной и разлагающейся среде невозможно.

– Вы говорите, что на вас напали на почве гомофобии. Ни для кого не секрет, что геев на телевидении много. Как государственная гомофобия сказывается на атмосфере внутри ВГТРК?

​– Сейчас все спрятались. Руководители, ведущие, корреспонденты—геи. Одного коллегу вынудили жениться, иначе, говорят, выгоним из кремлевского пула. Он женился. Другого коллегу, ведущего, чуть ли не танком выдавливали из эфира, потому что гей. Ему давно за 50. Махнули рукой – досиживает. Людей, имеющих гомосексуальную ориентацию, либо вынуждают прикрыться женщинами, либо пытаются спрятать, убрать, уволить. Вот такое лицемерное у нас государство: некоторые люди при власти – геи, но они же принимают дискриминирующие антигеевские законы.

– Создается впечатление, что среди абсолютно циничных людей на телевидении существует группа искренних путинистов. Встречали таких?

​– Я сам был идейным. И тому есть причины: я работал в непосредственной близости от главы государства, расстояние – два метра. Тот самый периметр безопасности вокруг первого лица, который называется «красная зона» и куда ФСО пропускает суперпроверенных людей. Личное обаяние Путина, конечно, на меня повлияло. Я считал, что мы всё правильно делаем, хотя и получаем смешные копейки, идём верным курсом, а вокруг – враги. Но после событий на Болотной мнение изменилось: не сразу, но стал «просыпаться». Люди, которые сейчас работают на ТВ и получают там гигантские зарплаты – 500 тысяч или миллион рублей в месяц, – всё прекрасно понимают. Это выслуживание за деньги. Тот же Соловьев, у которого аж две виллы на берегу сказочного озера Комо и вид на жительство в Италии. Или Брилёв Сережа, которого знаю с 2001 года. Тогда я работал в «Международной панораме», и вдруг он к нам забегает, маленький, пальто до пола: «Вот, вернули меня из Лондона. Я же там пять с половиной лет проработал! Но теперь у меня два дома». Никто из нас и не понял тогда, что он имеет в виду свой британский паспорт.

– Вы говорите, что они получали астрономические зарплаты, а у вас была смехотворная. Сколько вы получали?

​– В августе 16-го года моя официальная зарплата – 9 тысяч 800 рублей. Остальное – премия. На руки в итоге получал 57 тысяч. Даже судья удивлялась: «Я понять не могу: в договоре Скоробутова написано: 9 тысяч 800 рублей. Это что? Зарплата?» Юрист ВГТРК Саша Соковикова говорит так спокойно, под протокол: «Да, зарплата. Всё остальное – премия. Мы таким образом поощряем работника за хорошую работу». Еще бы сказала – уходим от налогов, распиливаем бюджет, воруем и таскаем, кто сколько может. Однажды я оформлял зарубежную командировку и пришёл в посольство со справками о зарплате оператора и ассистента. Ассистент – 1500 рублей, оператор – 3500. Мне говорят: мы не дадим визы этим людям! Я кое-как убедил сотрудника, который принимал документы, что всё это официально. Зарплата начальника отдела – 14 тысяч, а премия, которую могли заплатить или нет, доходила до 120 тысяч. Зависело от того, насколько ты близок руководству или кем и кому ты приходишься: сыном, дочкой, жучкой, внучкой, любовником, любовницей. Фонд оплаты труда ВГТРК крутится в Сбербанке. И одно время нам задерживали зарплаты. Девочки в бухгалтерии говорили, что мы получали зарплаты после закрытия финансового месяца в банке. То есть человек, который держал фонд оплаты труда, мог снимать проценты с этой астрономической суммы, и потом платить нам. Я догадываюсь, кто это был…

– ВГТРК и Первый канал – конкуренты. Как это соперничество выглядит изнутри?

​– Первый канал на порядок выше делает всё – от новостей до ток-шоу. Константин Эрнст – профессионал высочайшего класса, он вкладывает деньги в продукт, в программы, в людей. Не жалеет средств на создание настоящего телевидения. Поэтому рейтинги у Первого канала высочайшие. На ВГТРК деньги государственные: годовые бюджеты колоссальные – 23–25 миллиардов рублей. Делай что хочешь: плати 9 тысяч шеф-редактору, остальное бери себе, например, или вкладывай в хороший проект, не воруй, не пили, не «откатывай». Эрнст делает качественный продукт, Добродеев – нет. Его интересуют «Вести недели» и 20-часовые «Вести». Всё остальное – что есть, что нет: человек в кадре или говорящая собачка. Контракт Добродеева, который уже 20 лет царствует на ВГТРК, заканчивается в этом году. Останется ли он ещё на 20 лет – не знаю.

– Неприязнь к Первому каналу существовала в редакции?

​– Такого не было. Коллеги просто уходили и уходят на Первый. В своё время ушла продюсер Наталья Никонова. Недавно она пригласила к себе одну из заместителей директора «Вестей». Ушли ведущие: Марина Ким, Ира Муромцева. Несколько моих редакторов ушли на Первый. Там другие условия, другие зарплаты, другая атмосфера, там все другое, потому что там – другой руководитель, который делает телевидение высокого класса. Но маленький нюанс – за это Эрнсту попало. Как-то его вызывали в Кремль и сказали: в эфире мало политики. Он говорит: «Политика – это ВГТРК». Нет, говорят, Костя, или ты перекраиваешь сетку вещания и в эфир выпускаешь политические ток-шоу, или мы тебя заменим. Это случилось пару лет назад. Первый канал перекроил сетку, и сейчас там с утра до вечера политические ток-шоу – «Время покажет», «Время расскажет», «Время накажет»…

– Звезды ВГТРК – Ольга Скабеева и Евгений Попов. Как им удался такой карьерный взлет?

​– И Олю, и Женю знаю лично. С Олей был инцидент. Она делала репортаж из Госдумы – российский бюджет. Моя редактор не могла понять, вычитывая её текст перед выпуском, профицит у нас или дефицит. Время эфира подходит, а что брать в подводку – не знаем. Я догнал Скабееву в сером коридоре эфирной зоны «Вестей»: «Оля, у вас такой текст, что понять нельзя, какой бюджет приняла Дума: профицитный или дефицитный?» Она мне говорит своим тихим закадровым голосом: «Значит, вы – дураки, раз не понимаете». – «Оля, может быть, вы написали так, что понять невозможно?» Вот такая Оля, девочка из Волжского, запомнилась мне. Её поставили в кремлевский пул, и там её заметили кремлёвские наблюдатели. Предполагаю, что было указание продвинуть Скабееву. Знаю и Женю Попова. Мальчик из Владивостока, сидел в нашем корпункте, потом перевели его в Москву. Обычный корреспондент, тень по коридорам скользила. Как-то директор «Вестей» Юлия Ракчеева предложила ему поработать в Нью-Йорке. Женя поработал: быстро женился на дочке Виталия Чуркина – постпреда РФ при ООН, быстро развелся и вернулся в Москву. К этому времени развелась и Скабеева. И вот, два талантливых одиночества встретили друг друга. Как показало время, они стали прекрасной звёздной парой: одна кричит в кадре и грозит кулаком, второй молчит и делает умный вид.

– Без кремлёвской поддержки такой взлет Скабеевой был бы невозможен?

– Нет. Невозможен. Это же политика. Такая же история была с Маргаритой Симоньян. Я взял на себя смелость и сказал всё той же Ракчеевой: «Юлия Анатольевна, посмотрите, какие интересные репортажи Рита делает в Сочи. Давайте попробуем, может быть, она в Москве пригодится?» И Рита очень даже пригодилась. Она попала в кремлевский пул, сделала прекрасный репортаж о визите Путина в Пекин, с юмором описала госпожу У И – чиновницу Госсовета КНР, кое-кто в Кремле заметил Риту, и «Вести» получают сигнал: девочку продвинуть. И девочку продвинули: зарплата, квартира, новая реальность, а потом царский подарок – канал Russia Today. Медиаимперия.

– А были случаи, когда такая звездная карьера резко прекращается?

​– Да, конечно. Одна новосибирская ведущая получила ТЭФИ. Добродеев её вместе со статуэткой притащил на ВГТРК: «Я из тебя сделаю суперзвезду, Аня!» А у Ани – сильный сибирский говор, около года ей ставили речь. Поставили и сразу же посадили в прайм-тайм – 20-часовой выпуск. Не очень оправдала себя. Перевели в день. Стало ясно, что дневная звезда светит тускло. Роковую ошибку допустила во время трагедии в Беслане. И – всё. Лауреата ТЭФИ убрали в ночь, где она и погасла. У Добродеева был любимчик – молодой парень Дима Медников, с которым мы сидели за одним столом в «Международной панораме». Олег Борисович сделал его своим заместителем, дал ему две или три дирекции, поставил туда, куда никогда не залезут даже 50-летние теленачальники. Мальчик вызывал зависть и раздражение в окружении Добродеева. И его решили снести. Когда Диму начали задвигать, Олег Борисович, зная об этом, взял отпуск и улетел. Его протеже лишился почти всего, а недавно просто ушёл с ВГТРК.

– Что бы вы посоветовали зрителям «Вестей»?

– Каждый делает свой выбор. Прежде всего, нужно относиться критически ко всему, что вы видите и слышите, сравнивать с реальностью, в которой живете. Вам говорят, что всё у нас прекрасно, гиперзвук и скорость света, а вы хлеб не можете купить. Альтернативной информации много. Тот же интернет, российский сегмент которого сейчас хотят изолировать от мировой сети. Понятно, почему. А если уж вы смотрите телевизор, пожалуйста, не обольщайтесь: правды там давно нет.

Источник: Дмитрий Волчек, для Радио Свобода