Догматика путинизма. Александр Морозов – о слове и деле

Источник: Александр Морозов, для Радио Свобода

Новые британские данные о покушении на Сергея и Юлию Скрипаль обсуждаются в российских средствах массовой информации. Кремлевские медиа, партийные журналисты и блогеры работают, как и российский МИД, то есть не опровергают прямо и не предъявляют доказательства непричастности Кремля, но на разные лады ставят под сомнение предъявленные Лондоном сведения. При этом в некоторых медиа по-прежнему можно высказываться (как Юлия Латынина в «Новой газете«) с позиций полной уверенности в том, что преступление совершила российская военная разведка. Обсуждение этой истории (впрочем, как и вся линейка предыдущих обсуждений – падения «Боинга» на востоке Украины, убийства Литвиненко, смерти Березовского, 13 подозрительных убийств в Лондоне, разоблачений действий ГРУ в Черногории, недавней высылки российских разведчиков из Греции и т. д.) вскрывает одну важную тему, над которой размышляют многие. Вопрос ставится так: если это авторитарный режим, то почему такие публикации, казалось бы, затрагивающие святая святых, возможны внутри самой системы? Каким образом режим адаптирует эти публикации, за счет чего они возможны не только снаружи – из русскоязычных СМИ за рубежом, но и в публичной сфере внутри страны?

Этот же вопрос часто возникает и в отношении расследований собственности и доходов крупных чиновников и сотрудников госкорпораций. Обычный ответ: любая такая публикация – это «слив». Этим русским словом обозначается передача журналистам компрометирующей информации одной «башней» (это второе важное русское слово в специфической антиинституциональной народной политологии) в отношении обитателей другой «башни». В результате формируется странное описание «системы»: с одной стороны, она высокоцентрализованна, а с другой – в ней как бы идет гоббсовская война всех против всех. Причем война такой интенсивности, что ее участники готовы публиковать материалы, которые разрушают всякий «патриотизм» и всякое представление о наличии централизованности. Любой наблюдатель «авторитарных режимов» скажет: если «двойная сплошная», то есть линия недопустимого мнения находится так далеко, что позволяет интернет-изданию Fontanka.ru выяснять и публиковать персональные данные двух объявленных киллерами сотрудников ГРУ, то, собственно говоря, как устроено это «поле»? Как это все работает?

Очевидно, что такая система не является аналогом советской. В той системе невозможно было прямое публичное обсуждение ошибок спецгруппы ГРУ, равно как и публикации, подобные недавней истории о приключениях Сергея Приходько на яхте или дорогостоящей квартире матери Вячеслава Володина. В 2014–2016 годах было популярным объяснение этого противоречия через понятие «постправды». Имелось в виду, что Кремль высокоцентрализованным способом стимулирует производство любых «точек зрения», даже враждебных себе, для того, чтобы создать в голове у медиапотребителя полный «релятивизм», размыть любые основания достоверности, не предлагая никакой «истинной доктрины». Однако это объяснение оставляет открытым вопрос: а сами-то члены Совета Безопасности Российской Федерации тоже живут в состоянии «помрачения ума постправдой»? А если нет, то на что они опираются?

Кирилл Рогов на полях «дела Скрипалей» недавно близко подошел к продуктивной оптике. Для «условного Путина», то есть для «ядра системы» существует почти теологическое различение между «мнением» и «догматом». «Мнение» может высказываться любое. Только любое «мнение» – это «бла-бла-бла», оно может публично оспариваться. При этом никакое мнение – причем не только «теологумен» (то есть допустимое толкование), но даже и «ересь» (недопустимое) – никак не затрагивают саму «догматику». Например, методичные убийства бывших сотрудников российской разведки за рубежом могут публично обсуждаться с любой степенью подробности, однако эти обсуждения никак не повлияют на сам базовый догмат «Врага надо уважать, а предателя убивать». Соответственно, и та часть машины, которая работает с этим догматом, действует в собственном режиме, методично, убивая не тогда, когда это выгодно или невыгодно с учетом многих привходящих обстоятельств, а просто когда в ее секторе открывается возможность убить.

«Догматика», лежащая в основе системы, хотя и связана с так называемыми понятиями (третье важное русское слово в словаре непереводимостей), но все же это не одно и то же. «Понятия» – это некий бандитский аналог естественного права, которое регулирует «кому сколько брать по чину», а вот «догматика» – это и не кодифицированное право (Конституция), и не естественное право (нормы и социальные порядки), а нечто вроде секулярной религии, на которую и опираются «понятия».

Было бы неимоверно интересно попытаться установить весь список из 15 или 20 догматов путинской религии. Например, очевидно, что один из них опирается на аристотелевское «природа не терпит пустоты», отсюда и вытекает «Если не мы, то здесь были бы солдаты НАТО». Из второго догмата о deep state вытекает целое миропонимание о том, что весь мир состоит из таких же «банд, как мы», а все институции и суверенитеты суть «мираж» и формы «неподлинного». На мой взгляд, патриотизм и православие вообще не входят в этот догматический корпус, они относятся к области «мнения», пусть даже и влиятельного. К области догматики относится вообще понимание самого термина «речь» и ее цены. Речь, слово имеет очень низкую цену. Как и все религии, эта тоже имеет своим ядром «трудновыразимое». Именно поэтому «условный Путин» так мало интересуется «формами выражения». И когда он иронически говорит о Дмитрии Пескове, что тот «несет иногда такую пургу» – это не означает намерения лишь унизить преданного сотрудника. Это выражает и общую цену речи (которую хорошо понимает и сам Песков, а уж тем более Мария Захарова). «Мы можем говорить что угодно, не потому что хотим вас обмануть. Нет! Мы даже можем и не скрывать ничего. Мы просто не придаем значения речи, поскольку говорить – и вы, и мы – можем все, что угодно».

Фундаментальный вопрос этой «метафизики» заключен в образе человека. Для сравнения: когда мы говорим «христианская антропология», то понимаем сразу, что догматически «человек создан по образу и подобию Божию». Вопрос заключен в том, чем является человек вообще в кремлевской антропологии. Воспроизводимый режимом социальный порядок позволяет себе такое неравенство и такую демонстративную допустимость триумфального превосходства «хозяев жизни» и такие циклопические размеры «золотых батонов», что этот режим не борется, а, наоборот, утверждает такие явления как норму. И исходит из того, что это является нормой и для окружающего мира.

Это, конечно, не похоже на традиционные консервативные теории встроенного неравенства. Потому что одно дело – признавать неизбежность и богоустановленность неравенства, а другое – культивировать и демонстрировать его в формах античных азиатских царств. Возможно, в антропологической догматике «путинизма» человек вообще произошел от какого-то древнего тотемного животного. Это вопрос надо уточнить. Потому что советский человек происходил от обезьяны и Маркса – Энгельса. Борьбу с остальным миром советский человек вел от лица альтернативной глобальной идеологии. Теперь надо понять, от лица какой метафизики в целом возможны такие явления постсоветского периода, как аннексия Крыма, демонстративные убийства за пределами страны с применением боевых ядов, услуги Манафорта, критические статьи философов в разделе мнения «Ведомостей» и «Новой газеты». И большие яхты в бухтах Лазурного берега.

Источник: Александр Морозов, для Радио Свобода

Александр Морозов – журналист и политолог